Лаперуз Жан Франсуа

(28 августа 1741 –1788 ?)

Лаперуз (La Perouse) Жан Франсуа  – французский мореплаватель. В 1756 г. начал службу в военном флоте. Получил известность как исследователь Канады. В 1785-88 гг. возглавлял кругосветную экспедицию на судах «Буссоль» и «Астролябия», целью которой было обследование неизвестных частей Тихого океана. Выйдя из Бреста, экспедиция проследовала к мысу Горн, острову Пасхи, Гавайским островам, прошла вдоль западного побережья Северной Америки (от горы Святого Ильи до зал. Монтерей), пересекла Тихий океан с востока на запад и обследовала район между Филиппинами и Японией, посетила Петропавловск-на-Камчатке и прибыла в Порт-Джэксон, откуда было получено последнее донесение от Лаперуза. Из Порт-Джэксона экспедиция, несмотря на неудовлетворительное состояние кораблей и экипажа, вышла по направлению к Новой Каледонии и пропала без вести.

Поисковая экспедиция под руководством французского мореплавателя Б. Д'Антркасто в 1791-93 гг. следов Лаперуза не обнаружила. Только в 1826 г. ирландским мореплавателем П. Диллоном и в 1828 г. французским мореплавателем Ж. Дюмон-Дюрвилем были обнаружены остатки экспедиции на острове Ваникоро (в группе Санта-Крус), возле которого потерпели крушение оба корабля Лаперуза. Экспедиция Лаперуза уточнила очертания обширных участков побережья Северной Америки, Юго-Восточной Азии, открыла пролив, названный именем Лаперуза между Сахалином и Хоккайдо. Исследуя Татарский пролив, Лаперуз пришел к ошибочному заключению о соединении Сахалина с материком.

 

Список литературы

1. Биографический словарь деятелей естествознания и техники. Т. 1. – Москва: Гос. научное изд-во «Большая советская энциклопедия», 1958. – 548 с.

---

Варшавский А. С. Лаперуз / А. С. Варшавский. - Москва : Государственное изд-во географической литературы, 1957. - 54 с.

Питер Диллон, капитан грузового судна «Святой Патрик», был недоволен. Еще бы: не плавание, а чистое горе. Сперва шторм порвал паруса, затем дезертировало два матроса, под конец вышли запасы воды – вот и изволь, торчи тут на этом богом забытом островке, Тикопии, жди, пока команда наполнит бочки. Правда, помимо воды, на этом островке можно достать фрукты – солонина всем давно осточертела, но в общем плавание явно не клеилось, и раздражение капитана нарастало.

Хмурый и злой бродил он по палубе, подгоняя матросов. Внезапно взгляд его упал на небольшую группу туземцев. Расположившись на носу корабля, как у себя дома, они вели оживленный обмен с собравшимися вокруг них моряками. «А ну, дай мне эту штуку, – сказал Диллон, – показывая на шпагу, которую держал один из туземцев. Шпага была старая, заржавевшая и, что удивительнее всего, явно французской работы. Диллон согнул гибкий клинок, протер его, затем стал внимательно рассматривать эфес. «Странно, – бормотал он, – очень странно. Откуда у туземцев Тикопии эта французская шпага? И кому же, собственно говоря, она принадлежала? Должны ведь быть инициалы. Да, впрочем, кажется, они и есть, но как все стерлось, право же ничего нельзя разобрать... Постой, – вдруг крикнул он, – явное Л. Смотрите, смотрите ведь это Л».

У Диллона, старого морского волка, внезапно возникает смутная догадка, не инициалы ли это Лаперуза, да, того знаменитого французского капитана Лаперуза, который сорок лет назад отправился на двух кораблях в кругосветную экспедицию. Последнее письмо он прислал из Австралии. В нем сообщалось: «Продолжаю плавание, надеюсь через год быть дома». Это было в феврале 1788 года. С тех пор о Лаперузе и его кораблях не было никаких известий.

В волнении Диллон только теперь замечает, что на палубе лежат еще несколько обломков шпаг, какие-то безделушки, черенок от серебряной вилки, серебряная ложка, ножи...

Откуда все это? Туземцы молчат, делают вид, что не понимают вопроса. Диллон настаивает, грозит, предлагает им ткани, зеркала, что угодно, пусть они только расскажут, как попали на их островок все эти вещи, пусть только расскажут правду. Он-то ведь знает, что за сообщение о судьбе экспедиции Лаперуза французское правительство еще в 1791 году установило крупное вознаграждение. И английский моряк становится дьявольски красноречивым: он уверяет туземцев, что им нечего опасаться, клянется: никто не узнает, кто ему сообщил все сведения. И, наконец, добивается своего.

Ему рассказывают историю, похожую на легенду, если бы не вещественные доказательства, которые, вот они, лежат грудой на палубе – безмолвные свидетели разыгравшейся в этих краях несколько десятилетий назад трагедии. Туземцы Тикопии привезли их с соседнего островка, с Ваникоро.

Однажды, много-много лун назад, когда теперешние старики Ваникоро были еще мальчишками, на острове разразилась небывалая буря. Казалось, злые духи собрались погубить остров: ветер поломал чуть ли не все фруктовые деревья, гигантские волны заливали берега, от потоков дождя не было спасения даже в хижинах. В ту ночь никто не спал, а когда взошло солнце, жители увидели недалеко от берега большой корабль: его мачты чуть ли не наполовину ушли под воду. Невдалеке потерпел крушение еще один корабль. Многие моряки погибли. Те, кому удалось достичь берега, выстроили в лесу несколько хижин и обнесли их изгородью. Потом они принялись мастерить новый корабль, но гораздо меньший, чем тот, на котором прибыли. У них были ружья, и иногда они смотрели на море через какие-то блестящие трубки. Когда корабль был готов, они ушли, оставив на острове лишь двух человек. Их вождь сказал, что они скоро вернутся. Но их никто- никто уже больше не видел. Один из оставшихся моряков умер года три назад: он все ходил к морю, смотрел – не покажется ли парус. Но за все время лишь один раз на горизонте показались силуэты каких-то двух больших кораблей. Это тоже было давно, вскоре после того, как уехали моряки.

Диллон был весь внимание. Он вновь и вновь рассматривал шпагу, засыпал туземцев вопросами. Глаза его блестели, злость как рукой сняло. Он уже не сомневался, что напал на следы пропавшей экспедиции Лаперуза. Теперь нужно было не терять времени.

Господский дом стоял над самой рекой. Тарн делал здесь стремительный разворот, чтобы через два-три километра промчать свои волны мимо стен старинного французского городка Альби. Дом был приземистый и старый, с полудюжиной окон по фасаду. Поля и луга подходили к нему вплотную, оставляя место лишь для маленького дворика и небольшого сада с коротко подстриженными по версальской моде газонами и кустами. На полях, не разгибая спины, трудились люди: черные от солнца, с изможденными лицами, они обрабатывали не принадлежащую им землю, орошая ее своим потом и слезами. Едой им служила похлебка из чеснока и лука, и даже в праздничные дни они пили вино, разбавленное водой, хотя вина в этом солнечном краю было столько, что его, пожалуй, хватило бы для всей Франции: слишком много они обязаны были отдавать своим сеньорам – помещикам и сборщикам государственных налогов. Их разбросанные там и сям жилища были сложены из глины и покрыты старой потрескавшейся черепицей или соломой. У людей были натруженные руки: этими руками они создавали богатства не для себя, для других.

Мальчик был мал. Он любил бродить по саду: в нем можно было поиграть в Али-бабу и сорок разбойников или, вообразив себя знаменитым рыцарем Дюгекленом, одному сражаться против целой армии врагов. Там можно было заблудиться, а потом, как настоящему путешественнику, долго и терпеливо выбираться на верную дорогу домой: главное – не падать духом и смело идти вперед, главное – не сдаваться.

Перейдя двор, мальчик выходил за пределы усадьбы. Тропинка вела вверх. С вершины холма окрестные поля, поделенные на крохотные участки, напоминали огромный разноцветный ковер. По небу плыли легкие облака, в раскаленном воздухе дрожало знойное марево. Холм превращался в боевой корабль. Навстречу ему мчались стройные, красивые фрегаты. На их мачтах развевались флаги. Они шли вперед к неизвестным берегам, туда, где на песчаную отмель набегают синие волны, где диковинные люди украшают себя вырезанными на теле рисунками и, как дети, радуются погремушкам и лентам.

Море было тайной страстью мальчика: он еще ни разу в жизни не был на море, но почти физически зримо видел его перед собой – огромное, иногда ласковое и нежное, иногда грозное, но всегда таинственное и влекущее.

Может быть, здесь сыграли свою роль рассказы дядюшки – отставного капитана, а может быть, на пылкое воображение мальчика повлияли разговоры о море, которые нередко вел со своими приятелями его отец, Виктор де Гало, владелец небольшой усадьбы Го близ Альби. Кто знает?..

Море в эту эпоху занимало все большее место в жизни, в политике и воображении людей. Что же удивительного в том, что в большом зале дома в Го нередко велись страстные споры о достоинствах и недостатках французского флота, о вновь открытых землях, о сражениях, которые французские моряки и солдаты уже не первое десятилетие вели в Индии, Америке, Европе, на островах Атлантики и Индийского океана – везде, где только сталкивались интересы Франции и Англии – двух наиболее развитых в промышленном отношении стран Европы.

Сейчас, в 1748 году, на море было спокойно. Был подписан мир, и пушки умолкли. Надолго ли?

Семилетний Жан-Франсуа не принимает участия в разговорах взрослых: он еще слишком мал. Но он их слушает, и иной раз так внимательно, что забывает про свой холм.

И потом книги, эти великолепные книги в толстых кожаных переплетах, с рисунками кораблей, с картами и портретами...

Их много в библиотеке дома в Го, и иногда по вечерам Виктор де Гало читает их сыну. Вместе с Колумбом Жан-Франсуа открывает Америку, сопровождает Васко да Гаму в его плавании в Индию, путешествует вместе с Магелланом вокруг света. Книги рассказывают ему об открытиях испанца Менданьи и португальца Кироса на Тихом океане, о знаменитых французских путешественниках Жаке Картье и Кавелье де ла Сале, прославившихся своими исследованиями в Америке, о французском кругосветном путешественнике Барбине ла Жантиль, о кругосветных плаваниях английских моряков Френсиса Дрейка и Джорджа Ансона...

Но все это – прошлое. Впрочем, на широких морских просторах – так во всяком случае говорят взрослые – еще много неизведанного; может быть, когда-нибудь и он совершит свое кругосветное плавание, откроет никому еще не известные страны, совершит выдающиеся путешествия... Кто в его годы не мечтает о том же?

 

Май 1757 года. На большом брестском рейде, выстроившись в кильватерную колонну, медленно и горделиво выходит в открытое море эскадра генерал-лейтенанта Дюбуа де ла Мотта. Попутный ветер надувает паруса, корабли скользят по гладкой поверхности залива, с берега звучат слова напутствия и пожелания вернуться с победой. Франция опять в войне – четвертой за последние полстолетия. И снова, как во времена войны «за испанское наследство» (1701–1713), «за польское наследство» (1733–1739), «за австрийское наследство» (1740–1748), враг номер первый – это Англия. Она все более теснит Францию в Европе, Америке, Индии, прибирает к рукам ее колонии, возглавляет антифранцузские коалиции держав. Так же как и Франция, она стремится к промышленно-торговой гегемонии и ни в чем не собирается уступать своей сопернице. Впрочем, Англия не одна: на сей раз она выступает в союзе с Пруссией, Франции же удается привлечь на свою сторону Австрию и Россию.

Мощные английские эскадры, опираясь на Спитхед и Гибралтар, блокируют французское побережье. Английские фрегаты прорываются в Канаду и на Антильские острова. А французы? Они еще только собираются с силами. Впрочем, удивительного тут мало: Англия бросила в бой 146 кораблей – Франция может им противопоставить не больше 60.

Среди тех, кто, стоя на палубе, неотрывно смотрит на родную землю, стараясь удержать в памяти ее приметы, – юный гардемарин. Он невысокого роста, с живыми глазами. Но сейчас эти глаза затуманили слезы. Малодушие? Нет, просто волнение: Жан-Франсуа де Гало, граф де Лаперуз начинает свое первое большое плавание. Маленький мальчик с берегов Тарна на настоящем, а не созданном его фантазией корабле отправляется навстречу своему будущему. Мечта превращается в явь. Тают в дымке очертания брестской бухты. Широкая волна колышет палубу, берега родины уходят вдаль...

Дни тянутся за днями. Эскадра де ла Мотта благополучно избегает встречи с английским флотом и через сорок семь дней прибывает в Канаду. Молодой гардемарин исправно несет службу; дел много, скучать некогда. Лишь изредка вспоминает он родные места – Го, Альби с его узкими улицами, где не разъехаться и двум ручным тележкам. Верхние этажи и балконы противоположных домов набегают один на другой – небо можно увидеть лишь на центральной, вымощенной еще в римские времена площади, где белоснежной громадой возвышается известный всей округе собор.

Недалеко от собора, там, где начинается хитросплетение уличек и тупиков, ведущих к Тарну, стоит отчий дом – приземистый, сложенный из розоватых плит, с массивной тяжелой дверью. Здесь семейство Гало жило зимой. А чуть поодаль, рядом со старым мостом через Тарн, где в дни праздников горожане под звуки флейт и тамбуринов лихо отплясывают фарандолу, – серое здание колледжа. Здесь Жан-Франсуа вместе с другими школярами учил азбуку и не раз был сечен розгами – не за лень, нет, этого греха за ним не водилось, – «за дерзкие вопросы и нечестивые мысли». Юный гардемарин усмехается: как давно это было.

Через полгода эскадра возвращается домой; с кораблей снимают 6000 больных – тиф появился еще в Америке. Лаперуз смотрит на лица своих товарищей: они посуровели за эти месяцы испытаний. Изменился и он; подрос, а главное – понял и запомнил на всю жизнь: море – это не игра, нет, быть может, на свете труда более тяжкого, чем труд моряка.

Война продолжается. Поход де ла Мотта не спасает Канаду. Через год английская эскадра принуждает капитулировать защищающие ее французские корабли. Французское адмиралтейство больше не посылает кораблей в Америку. Предоставленная сама себе Канада попадает в конце концов в руки англичан.

Не менее печально для французской короны складываются и дела в Индии: здесь хрупкое здание французского господства рушится так же основательно, как и в Канаде. В битве при Плесси (1757) авантюрист и конкистадор Роберт Клайв, которого английские толстосумы впоследствии произвели чуть ли не в национальные герои, наголову разбивает французские войска и вторгается во главе английских отрядов в Бенгалию.

«После меня – хоть потоп», – любит говорить французский король Людовик XV. «Похоже, что он уже начался», – мрачно острят во Франции. По всей стране идут рекрутские наборы, кажется, нет такой семьи, где кто-либо не был бы убит или ранен. Цены на хлеб поднимаются в десять раз, и дело не только в неурожае; в большинстве провинций из-за непомерных налогов заброшены пашни. Налогов так много, что крестьяне вынуждены бросать землю и уходить куда глаза глядят. В стране полтора миллиона нищих, в казне нет денег. Но, так же как и тридцать и пятьдесят лет назад, в роскошных залах Версальского дворца по вечерам танцуют расфранченные дамы и кавалеры, в покоях королевы идет крупная карточная игра, а король веселится в «Оленьем парке». Все идет, как уверяют в воскресных проповедях священники всей Франции, «своим заведенным от Бога порядком».

В 1759 году в морском сражении при Бель-Иле, у южного побережья Бретани (английские эскадры одержали в нем убедительную победу), Лаперуз был ранен. В бессознательном состоянии он попадает в плен, два года томится в лагере, бежит на родину, вновь принимает участие в боях и походах... Истекающая кровью Франция делает последние судорожные попытки остановить чашу весов, явно клонящуюся в сторону противника. Бои на Рейне, в восточной Пруссии, в Австрии, на Пиренеях, где Испания выступила против Португалии – союзницы Англии, в Индии, на Мартинике, в Маниле...

И, наконец, мир. Его подписывают в 1763 году. Вождь и вдохновитель английского колониализма – Вильям Питт старший – имеет все основания торжествовать. В руки англичан переходят чуть ли не все французские колонии – Канада, Восточная Луизиана, ряд островов Вест- Индии.

 

Но борьба еще только вступает в свою решающую фазу. Абсолютистская Франция не считает себя побежденной.

Понимая, что без большого флота нечего и думать о захвате новых колоний и расширении торговли, королевское правительство чуть ли не на второй день после окончания войны приступает к реорганизации и усилению флота.

Верфи загружены до предела. Укрепляются и расширяются все французские военные порты – Брест, Лориан, Тулон, гавани в Марселе, Байонне, Бордо.

Потерпев неудачу на Атлантике и в Индийском океане, Франция хочет вознаградить себя на Тихом океане.

В 1767 году отправляется в кругосветное путешествие французский капитан Луи Антуан де Бугенвиль: он хочет найти легендарную «Южную землю» (Terra australis) – большой материк, который, по уверениям многих путешественников и географов, должен находиться где-то в южных водах Тихого океана. Это ему не удается, но он открывает несколько ранее не известных европейцам островов, в том числе некоторые из островов Мореплавателей (Самоа), Соломоновых островов, архипелаг Луизиады.

Вслед за Бугенвилем в южные широты Тихого океана направляются экспедиции Сюрвиля (1768), Марион-Дюфрена (1771) и Кергелена (1772). Они продолжают исследование бассейна Тихого океана. Сюрвиль открыл один из Соломоновых островов, которому он дал название Земли Арказидов и исследовал берега Новой Зеландии. Марион обнаружил острова Марион и Крозе, посетил Тасманию, дошел до Новой Зеландии. Кергелен  открыл в южной части Индийского океана архипелаг, названный его именем.

Англичане не остаются в долгу. В 1768 году из Портсмута выходит 370-тонное грузовое судно «Индевор» под командованием мало кому известного сорокалетнего лейтенанта Кука. Через десять лет его знает весь мир. В три плавания (1768–1771, 1772–1775, 1776–1779) Джемс Кук избороздил чуть ли не весь Тихий океан, побывал и в северной и в южной его частях, во многом подытожил и уточнил сведения своих предшественников, доказал, что «Южной земли», во всяком случае до 71° южной широты, не существует, совершил крупные открытия: Новая Каледония, остров Норфолк, Южные Сандвичевы острова, пролив, отделяющий Северный и Южный острова Новой Зеландии, исследовал восточное побережье Австралии.

Научные заслуги экспедиции Кука неоспоримы. Но во Франции прекрасно понимают, что, как бы ни были значительны достигнутые научные результаты, главное не в этом. Экспедиции Кука, организованные и финансированные английским адмиралтейством, преследовали прежде всего политические цели – создание на тихоокеанских путях английских опорных пунктов и в конечном счете установление британского контроля на Тихом океане.

Нужно было принимать контрмеры. Уже после первого путешествия Кука во Франции стали подумывать о том, чтобы снарядить еще одну кругосветную экспедицию, главной задачей которой должны были стать исследования в Тихом океане. Но осуществить это удалось не сразу.

С 1763 по 1778 год Франция военных действий не вела: подобно Англии, она накапливала силы для дальнейших схваток – ни в той, ни в другой стране не сомневались, что борьба еще не окончена, и деятельно готовились к будущим боям.

Жан-Франсуа Лаперуз продолжал служить на флоте.

В 1764 году ему было присвоено звание лейтенанта. Талантливый, инициативный, он быстро продвигается по служебной лестнице. Давно ли шестнадцатилетний гардемарин отправлялся в свой первый боевой рейс: теперь он сам командует кораблями. Мадагаскар, Иль-де-Франс (о. Маврикий), Пондишери, Макао – по маршрутам его походов можно составить некоторое представление о заморской торговле Франции того времени, о ее базах и опорных пунктах.

Но эти маршруты одновременно и жизненные вехи Лаперуза: год от года обширнее становятся его знания, шире кругозор, все больше закаляется воля. Море капризно и переменчиво: оно жестоко мстит тому, кто относится к нему с пренебрежением, во всем полагаясь на случай. Оно покоряется тому, кто душу свою вкладывает в морское дело, не жалея для этого ни времени, ни сил. И Лаперуз пытливо изучает лоции и течения, ветры и географические карты, до глубокой ночи засиживается за чтением книг Кука, Бугенвиля, Ансона, Кергелена, многотомной всеобщей истории путешествий аббата Прево – своего рода энциклопедии географических знаний того времени, сочинений Вольтера, книг по естественной истории, астрономии, кораблевождению. Воин и моряк, он попадает в многодневные штормы Индийского океана, принимает участие в боях с пиратами, учится водить корабли в любых условиях и не терять присутствия духа даже в самые критические минуты. Так проходят многие годы.

Во время одного из очередных рейсов он познакомился и со своей будущей женой. Это была романтическая история, которая тянулась несколько лет и навлекла на Лаперуза гнев всей его аристократической семьи. Еще бы: дворянин, граф решил жениться на дочери простого портового служащего с Иль-де-Франса, вдобавок креолке и без всякого приданого. Отец был вне себя: Лаперузу, который был очень почтительным сыном, пришлось отложить свои намерения, но после смерти отца он все-таки женился на той, которая пленила его сердце: дворянская спесь и сословные предрассудки были ему чужды. Подобно Вольтеру – своему любимому писателю, он считал, что не имя делает человека, а человек создает себе имя своей деятельностью, и Лаперуз трудился не покладая рук. Работоспособность у него была колоссальная, энергии и жизнерадостности столько, что ее с избытком хватило бы на несколько человек. Добродушный, прямой, он был заботливым командиром, видел в матросах людей, умел не только взыскать, но и объяснить и показать пример. В те времена это случалось нечасто: на кораблях матросы, «нижние чины», были словно китайской стеной отгорожены от своих «господ» офицеров-дворян и получали мало еды и денег, но зато вдоволь пинков и зуботычин.

В 1778 году военные действия возобновляются. Воспользовавшись начавшейся войной между Англией и ее североамериканскими колониями, Франция пытается вытеснить англичан из Канады. Командир боевого фрегата «Л’Амазон» Лаперуз и его экипаж вновь на линии огня.

Снова морские бои, сражения на коммуникациях противника, охрана торговых судов и морских транспортов – привычный страдный труд военных моряков.

Одна из боевых операций 1782 года сделала имя капитана Лаперуза известным всей Европе. По Утрехтскому миру 1713 года – им закончилась «война за испанское наследство» – Гудзонов залив оказался в руках англичан. Всеми делами здесь вершила богатая торговая «компания Гудзонова залива», основанная еще в XVII веке. В ее владении находились торговые посты и несколько береговых фортов – опорных пунктов для проникновения во внутренние районы страны. Нанести удар по этим фортам и складам – такова была идея представленного Лаперузом в 1788 году доклада на имя морского министра. План Лаперуза был одобрен: в случае удачи британской торговле в Канаде был бы нанесен чувствительный ущерб. В то же время задуманная операция имела, разумеется, и чисто военное значение.

Осуществить этот рейд было, однако, нелегко. Компания Гудзонова залива держала в тайне карты и лоции этого района. К тому же, как было известно, с сентября по май, т. е. по меньшей мере девять месяцев в году, залив был скован льдом. Но и в считанные летние месяцы путь был тяжелым: немалую опасность представляли айсберги и вечные туманы, не говоря уже о том, что в случае задержки корабли могли попасть в ледовый плен или даже, чего доброго, быть раздавленными во льдах. Нужно было считаться и с фортами. Кроме того, им на помощь могли подоспеть английские эскадры.

31 мая 1782 года из Санто-Доминго вышла французская эскадра – 74-пушечный линейный корабль «Скептр» и два 36-пушечных фрегата. Поход был секретным. На кораблях не знали конца маршрута. Лишь через двадцать дней были вскрыты пакеты с боевым приказом – эскадра наносит удар по английским базам в Гудзоновом заливе...

И вот корабли идут Гудзоновым проливом. Густой туман. Неожиданные течения. Несколько раз эскадра каким-то чудом избегает столкновения с айсбергами.

18 июля корабли попадают в сплошные льды. Только через три дня впереди по курсу образовалась полынья. Эскадра выходит на свободную воду.

9 августа эскадра подходит к форту принца Уэльского (в устье реки Чёрчилль) и высаживает десант. Застигнутые врасплох англичане сдают форт без боя. К бочкам с порохом по шнуру бежит огонь – форт, в соответствии с полученным Лаперузом приказом, взорван.

Через несколько дней то же самое повторяется у устья реки Нельсон. На сей раз на воздух взлетает форт Йорк, еще через день – форт Северн. Уничтожены английские склады с товарами, в том числе тысячи скупленных агентами компании шкур. Дело сделано. Можно возвращаться домой. И Лаперуз ведет свои суда назад: пора, еще несколько дней, и залив начнет замерзать. За всеми заботами он не забывает и о карте; по его поручению капитан де Лангль, командир одного из фрегатов, составляет карту этого района.

«Должен признаться, – напишет Лаперуз в письме к матери, – что это была моя самая трудная кампания. Теперь, когда она уже позади и мне легко ее оценить в полной мере, я могу сказать, что мне не хотелось бы проделать ее вторично. У меня не было ни карты, ни лоцмана. За последние сто лет ни один француз не подходил к этим местам ближе, чем на 300 лье... В общем все обошлось благополучно. И все-таки я убежден, что для счастья гораздо важнее покой, чем слава».

Но этот человек не был создан для покоя: невысокого роста, плотный, круглолицый, он был всегда в движении. Иногда он позволял себе помечтать, и вновь, как когда-то в детстве, перед ним вставали крутые берега неизвестных земель, неведомые миру проливы и острова. Только теперь к этим мечтам присоединялся трезвый расчет бывалого моряка, находившегося в курсе всех научных открытий своего времени. В нем зрело желание совершить, подобно Бугенвилю и, в особенности, своему кумиру – Куку, кругосветное путешествие. «Без этого, – шутил он, – я не позволю себе умереть».

В 1783 году военные действия были прекращены. Франция не получила тех земельных приращений, на которые она рассчитывала, кроме маленького острова Тобаго.

Боевой капитан Лаперуз получает отпуск. Он едет домой и несколько месяцев проводит в Го, своем родовом имении, где 35 лет назад мальчиком мечтал стать моряком. В феврале 1785 года он, неожиданно для себя, был вызван в Париж.

 

До поры до времени это должно было быть государственной тайной. В нее были посвящены лишь три человека: король Франции Людовик XVI, морской министр герцог де Кастри и главный директор портов и арсеналов Флериэ. Франция снаряжает два корабля в кругосветное плавание сроком на три-четыре года. Основное внимание во время путешествия будет уделено Тихому океану. Нужно проверить данные Кука (кстати говоря, далеко не полностью опубликованные английским адмиралтейством), побывать в тех районах, где Кук не был, а главное – выяснить ряд вопросов из области политики и коммерции. Какие именно? Это тоже было тайной.

Проект экспедиции было поручено разработать Флериэ. Через полгода, в середине 1785 года, корабли должны были выйти в море.

Успех экспедиции во многом зависел от того, кто ее возглавит. Даже Людовик XVI при всем своем далеко не обширном уме понимал, что начальником экспедиции должен быть первоклассный моряк, но одновременно и опытный солдат, искусный дипломат и в то же время знаток в различных областях наук, а главное – смелый, решительный командир, чье слово было бы одинаково авторитетно для всех участников экспедиции. Итак, нужно найти, как говорит де Кастри, «французского Кука». Это нелегко. Наконец, после долгого раздумья выбор сделан: Лаперуз. Это, бесспорно, один из лучших, если не самый лучший моряк французского флота. Ему только сорок четыре года. Из них двадцать восемь он на флоте.

И Лаперуза вызывают в Париж. Ранним, неожиданно морозным утром он въезжает в столицу. Вот посреди Сены остров Сите – здесь родилась Франция. Вот Лувр – дворец короля. Мрачная громада Бастилии, государственной тюрьмы; через четыре года ее штурмом возьмут восставшие ремесленники и рабочие, и это будет началом штурма самодержавия. Сейчас здесь тихо. Тихо, как перед бурей.

В здании морского министерства Лаперуза вводят в кабинет де Кастри. Здесь же и его старый знакомец, Флериэ. Ему объясняют, вкратце пока, причину вызова. Кругосветное путешествие! Лаперуз чувствует, как на какое- то мгновение у него приливает вся кровь к сердцу! Сбылось! И уже спокойно он просит время подумать, ознакомиться с планом. Аудиенция окончена. Они выходят вместе с Флериэ. «Соглашайтесь, – говорит ему Флериэ, – это для славы Франции».

Для славы Франции! И Лаперуз видит перед собой просторы родной земли, ее холмы и виноградники. Запах цветов, домики, окаймленные зеленью, люди, знакомые и незнакомые... И исполнение мечты.

Лаперуз принял предложенное назначение, хотя лучше, чем кто-либо другой, понимал сложность поставленной перед ним задачи. Сроки были очень сжатыми. Нужно было одновременно решать тысячу и одну проблему; кажется, в первый раз в жизни он почувствовал, что в сутках всего 24 часа. Мешало и то, что подготовка к экспедиции велась тайно. «Очень трудно, – писал Лаперуз, – вести дело, если ты можешь говорить людям только полуправду. Это сковывает инициативу».

Соглашаясь возглавить экспедицию, Лаперуз поставил одно непременное условие: его помощником и командиром второго корабля должен быть назначен капитан Флерио де Лангль, старый боевой товарищ, участник похода в Гудзонов пролив. Это требование было удовлетворено.

Лаперуз и де Лангль развивают бешеную энергию. Они входят во все детали. Опытные моряки, они знают, что в таком сложном деле, как кругосветное путешествие, все важно, и в первую очередь выбор и оснащение кораблей.

С легкой руки Кука в 70-80-х годах XVIII века привилась точка зрения, что военные корабли менее удобны для кругосветных плаваний, чем не такие быстроходные, но зато более прочные и устойчивые торговые суда. Кук плавал на так называемых «угольщиках» – больших барках, соответственно, разумеется, переоборудованных и оснащенных, и не мог нахвалиться их добротностью. Было решено, что и экспедиция Лаперуза отправится на грузовых судах – двух габарах водоизмещением в 500 тонн каждая: «Портфэ» («Носильщик») и «Отрюш» («Страус»). Прежде всего их переименовали, сменив не слишком представительные названия на более строгие и милые сердцу моряков «Буссоль» и «Астролябию». Затем началась чистка, шпаклевка, осмолка, покраска. Корабли были капитально переоборудованы и отведены к месту погрузки – в порт Брест.

Чего только на них не было погружено! «Трудно себе представить, – писал Лаперуз, – как нам удалось разместить всю эту уйму продуктов, оборудования и товаров». Мешки, бочки, ящики стояли не только в трюмах и на палубе, но заполнили буквально все помещения кораблей. «Буссоль» и «Астролябия» везли семьсот молотков и железных прутьев, более тысячи пил, две тысячи топоров, две тысячи пятьсот ножниц, семь тысяч ножей, девять тысяч рыболовных крючков, пятьдесят тысяч игл, миллион булавок, зеркала, гребни и даже пятьдесят две драгунские каски во всем их великолепном блеске, с перьями и лошадиными хвостами. Были и ткани – несколько тысяч метров шелка, тканный цветами бархат, парча, шерсть – и, разумеется, дешевые украшения – кольца, ожерелья, бумажные цветы, бусы, запястья... Королевское правительство в предвкушении будущих доходов не останавливалось ни перед какими затратами. И все это помимо продовольствия, инструментов, приборов для физических и астрономических наблюдений, богатой библиотеки, больших запасов одежды, парусины, веревок, тросов, нескольких десятков сорокаведерных бочек для вина и питьевой воды, нескольких больших шлюпок, ядер, пороха, пуль. «Буссоль» и «Астролябия» были оснащены новейшими навигационными приборами: хронометрами для определения долготы места на море и секстанами, при помощи которых можно было определять широту места с точностью до 20–30'. В распоряжение Лаперуза были переданы компасы, которыми пользовался Кук.

Немало хлопот доставили Лаперузу и научные дела. Королевское правительство преследовало прежде всего политические цели. Это, однако, не означало, что экспедиция не должна была выполнить серьезные научные исследования. Предстояло посетить мало известные европейцам районы Тихого океана, определить географические координаты многих пунктов, собрать сведения по этнографии, ботанике, зоологии, антропологии, произвести астрономические наблюдения, проверить сообщения различных путешественников и многое другое.

«Нам нужны такие ученые, – писал Лаперуз, – которые были бы разносторонними специалистами, т. е. специалистами в различных областях знания, и могли бы во время плавания выполнять несколько различных обязанностей: быть, скажем, одновременно ботаником и физиком или инженером и рисовальщиком. Одной учености, – продолжал он свои рассуждения, – нам мало. Нужны еще молодость, здоровье, энтузиазм».

По его настоянию в состав экспедиции были включены выдающиеся ученые – академики-астрономы Монж и Лепот Дажеле, географ Бернизе, ботаник, доктор медицины де ла Мартиньер, физик Ламанон, натуралист Дюфрен, рекомендованный Лаперузу самим Бюффоном, крупнейшим французским естествоиспытателем того времени. Главным хирургом экспедиции был назначен Роллен, «...такой же, – писал Лаперуз, – знаток своего дела, как знаменитый Андерсон капитана Кука».

В марте французская Академия наук разработала подробный план научных работ экспедиции, а в мае Лаперуз получил составленный медицинским обществом Парижа перечень вопросов и рекомендаций из области ботаники, этнографии, анатомии, врачебного дела. В нем содержалась настоятельная просьба как можно детальнее описывать внешний вид туземцев, обращая особое внимание на их привычки и образ жизни, цвет кожи, ногтей и волос. Любопытно, что деятелей этого общества интересовало и то, какую тяжесть могут носить те или иные аборигены на заданное расстояние и за сколько времени они могут пройти или пробежать это расстояние с нагрузкой и без нее.

За бесконечными хлопотами время бежало быстро; Лаперуз спал пять-шесть часов в сутки – во все нужно было вникнуть хозяйским взглядом, все проверить и уточнить. Несколько раз ему пришлось съездить в Париж, но домой он так и не успел попасть, некогда было. Усталости он, казалось, не чувствовал: лишь круги под глазами предательски свидетельствовали о большом нервном напряжении, в котором жил этот человек.

Он был настойчив в своих требованиях, но умел прислушиваться и к голосу других: любой дельный совет, от кого бы он ми исходил, он умел тут же претворять в

жизнь. Это нравилось матросам; они видели, что командир справедлив и не заносчив.

В конце июня Лаиерузу были вручены правительственные инструкции. Они состояли из четырех разделов, и в них детальнейшим образом был определен маршрут экспедиции, ее задачи и цели. Впоследствии один из историков экспедиции Лаперуза довольно остроумно заметил, что королевские инструкции были настолько точными, что не представлялось никакой возможности их точно выполнить. Экспедиция должна была пересечь три океана, выяснить, существует ли на Аляске пролив из Тихого океана в Атлантический, исследовать различные районы Тихого океана, в том числе и те, которые не удалось посетить Куку, уточнить карты на всем пути следования.

Но основное, о чем беспокоилось королевское правительство, были сведения, «относящиеся к политике и коммерции». Лаперузу предписывалось собрать данные об объеме и масштабе торговли европейцев, об их опорных пунктах и базах, о взаимоотношениях между европейскими нациями и туземными вождями и населением, о положении дел на островах Тихого океана. «Господин Лаперуз, – говорилось в одном из пунктов инструкций, – выяснит, какую продукцию производят острова Тихого океана, и составит себе представление об обычаях и нравах местного населения, об их религиозном культе и форме правления, об их войске, оружии, военной тактике». Французские власти интересовались тем, что делают в Австралии англичане, количеством испанских фортов на тихоокеанском побережье Северной Америки, открытиями русских в северной части Тихого океана, возможностью установления торговых связей со странами тихоокеанского бассейна; они интересовались колониями и базами, и именно поэтому инструкциями предписывалось соблюдение строжайшей тайны относительно целей и задач экспедиции и всех тех открытий, которые будут сделаны ее участниками. «Перед возвращением в Брест или даже до того, перед прибытием к мысу Доброй Надежды, – указывалось в инструкциях, – сьер Лаперуз прикажет сдать ему все записи и дневники путешествий и потребует от офицеров и гардемаринов, астрономов, ученых, художников и всех других лиц сохранения тайны о целях путешествия и сделанных открытиях. Он возьмет с них слово не разглашать ни того, ни другого и одновременно заверит их, что отобранные записи, журналы и дневники будут им со временем возвращены».

Подготовка экспедиции шла к концу. В ее состав вошло 225 человек – в большинстве опытные военные моряки.

Последним на борт «Буссоли» прибыл сын французского консула в Петербурге Бартоломей Лессепс. Лаперузу было поручено доставить его в Петропавловск-на-Камчатке, откуда Лессепс должен был проследовать в Петербург. Он знал, хотя и с грехом пополам, русский язык и мог быть полезен экспедиции. Впрочем, дело было, очевидно, не в том, что экспедиции требовался переводчик: вероятнее всего, королевское правительство решило воспользоваться удобным предлогом, чтобы послать своего человека в поездку через всю Россию.

В четыре часа утра 1 августа 1785 года «Буссоль» и «Астролябия» снялись с якоря. Их провожали сотни жителей Бреста. Дул попутный ветер. Постепенно корабли превратились в едва заметные точки, а затем и вовсе исчезли за линией горизонта. Они должны были возвратиться через три года...

Предотъездная суета была позади, жизнь постепенно входила в нормальную колею. Лаперуз был в превосходном настроении. Пока все шло хорошо. В его распоряжении было два, по тому времени превосходно оборудованных корабля, отличная команда, новейшие навигационные приборы. Море было спокойным, ветер покорно надувал паруса. «Буссоль» и «Астролябия» ходко шли по заданному курсу.

Вокруг света! Лаперуз не обольщает себя надеждами, что плавание будет легким; окажется ли оно удачным, вот в чем вопрос. Удастся ли ему обнаружить новые земли? Что ждет его в водах, в которых еще никогда не были европейские судна?

Он вновь и вновь продумывает план путешествия. На кораблях с первого же часа плавания вводится строжайшая дисциплина: речь идет не о зуботычинах – драться Лаперуз запрещает. Но ни малейшей расхлябанности; каждый должен знать свое дело и исполнять его максимально добросовестно и в срок. Но, кроме работы, должен быть и отдых. Лаперуз знает – ничто так не поднимает настроение, как возможность от души повеселиться, отдохнуть, потанцевать. И каждый вечер на палубах «Буссоли» и «Астролябии» два часа, свободные от вахты, моряки кружатся в вальсе и отплясывают фарандолу. Вводятся жесткие санитарные правила. Кубрики тщательно проветривают. Гамаки и тюфяки выносят на воздух, выколачивают. Каждое утро на кораблях проводят тщательную приборку, палубу моют горячей водой, прибирают трюмные помещения. Лаперуз лично проверяет качество пищи и сохранность съестных припасов и воды: ее дают пить, трижды профильтровывая через салфетки. Врачам экспедиции вменено в обязанность проверять десны и зубы у команды, ибо самое страшное на борту – цинга. Каждую неделю матросы моются в бане и меняют белье.

Разработана система сигнализации – днем на «Астролябии» видят все маневры флагмана, но ночью, в непроглядной тьме тропиков, не должно быть никаких случайностей. Это не значит, разумеется, что «Астролябия» должна слепо повторять все маневры «Буссоли»; это просто необходимая предосторожность в далеком и опасном плавании.

13 августа корабли подошли к Мадере. 19-го бросили якорь на рейде Санта-Крус, погрузили вино. 30 августа вышли в море и двадцать девять дней спустя пересекли линию экватора. Разумеется, на борт, как и полагалось по традиции, поднялся Нептун.

После праздника вновь потянулись трудовые будни: уборка, вахты, починка парусов.

16 октября впереди показался остров Тринидад, что в 800 километрах от бразильских берегов. Лаперуз отправил на берег лодку узнать, чей гарнизон занимает остров – английский или португальский. Навстречу французским морякам вышел старенький португальский офицер, за ним ковыляло человек двадцать-тридцать солдат.

Англичане еще в прошлом году ушли с этого острова. По распоряжению губернатора Рио-де-Жанейро, он вместе со своей командой несет тут сторожевую службу. Ни воды, ни дров на острове нет: все привозится из Рио-де-Жанейро.

Экспедиция продолжила путь: с севера на юг, к южной оконечности Америки. 6 ноября «Буссоль» и «Астролябия» подошли к принадлежавшему португальцам острову Святой Екатерины. «Земли здесь, – записал в своем дневнике Лаперуз, – плодородные, но чрезвычайно запущенные. Деревья великолепные, с ароматным запахом. И все-таки это бедная страна. В ней совершенно не развито ремесло, крестьяне ходят почти голые, в лохмотьях». Но свиней, быков, птицы здесь было много, и стоили они баснословно дешево. Лаперуз накупил столько всякой живности, что оба корабля стали, по его выражению, напоминать Ноев ковчег. Затем экспедиция отправилась в дальнейший путь. Шли они зигзагообразно: выполняя инструкции, Лаперуз упорно искал так называемый «Большой остров», который должен был находиться где-то в этих районах. «Большой остров» в 1675 году описал французский капитан Ла Рош, но после него никто этого острова не видел. Не нашел его и Лаперуз (ибо такого острова, как, впрочем, и многих других «открытий» Ла Роша, никогда и не было), но времени на поиски потратил много: от Святой Екатерины и до пролива Лемэра «Буссоль» и «Астролябия» шли около трех месяцев.

В начале февраля оба корабля благополучно обогнули мыс Горн и вышли в воды Тихого океана.

 

Если взглянуть на карту, Тихий океан напоминает гигантский колокол или огромную перевернутую чашу с площадью по меньшей мере в 15 раз больше Европы.

Первым европейцем, узнавшим о его существовании, был испанский конкистадор Бальбоа. В 1513 году он пересек Панамский перешеек и с прибрежных гор увидел расстилавшееся перед ним необозримое водное пространство.

Бальбоа в сопровождении своих спутников вошел в воду и со шпагой в руке торжественно объявил открытый им океан владением испанской короны.

Через шесть лет экспедиция Магеллана обнаружила на юге американского материка проход из Атлантического океана в Тихий (Магелланов пролив) и открыла в Тихом океане Филиппинские острова. За этим последовало несколько других испанских экспедиций.

Почти одновременно плавания в Тихом океане предпринимают португальцы, а затем голландцы, англичане, французы, русские.

Ко времени путешествия Лаперуза эпоха крупных и неожиданных географических открытий в этом районе фактически подходила к концу. Но теперь начиналась гигантская работа по уточнению накопленных данных, изучению ветров и течений, составлению подробных и точных карт. Еще много неясного было в вопросе о «Южной земле», еще плохо были известны европейцам конфигурация азиатского побережья Тихого океана и побережья Северной Америки, еще предстояло уточнить географическое положение многих открытых земель, исследовать их внутренние области, собрать сведения о флоре и фауне – короче говоря, выяснить великое множество вопросов, без которых невозможно было составить точное представление о тихоокеанском бассейне.

Тихий океан составлял главную цель экспедиции Лаперуза. Согласно инструкциям он должен был закончить начатые Куком исследования Южных Сандвичевых островов и Южной Георгии; продолжить исследование островов, лежащих между островами Общества, Новой Зеландией, Австралией и Новой Гвинеей; ознакомиться с заливом Карпентария и исследовать его острова; изучить участок пути от Китая до Камчатки, выяснить географическое положение островов Хоккайдо и Сахалина; осмотреть тихоокеанское побережье Америки от Аляски до Калифорнии и выяснить, существует ли там проход в Атлантический океан.

Кроме того, Лаперуз должен был посетить Камчатку и Курилы, ознакомиться с положением дел на Молукках, Филиппинах, Марианских и Каролинских островах, разузнать, есть ли смысл возить меха из Аляски в Китай, и вообще выяснить состояние торговли европейцев в бассейне Тихого океана.

Таковы были официальные поручения, и Лаперуз должен был их выполнять. Разумеется, его не слишком волновал вопрос о барышах парижских купцов – он мечтал об открытиях, его влекла романтика походов в малоизвестные районы земного шара. По его собственным словам, он меньше всего думал о том, чтобы стать «великим человеком», но он хотел прославить своими открытиями родину, принести пользу науке – в этом и заключалось честолюбие человека, который в одном из своих писем писал: «Я сделаю все, что только в моих силах, чтобы туземцы тех островов, которые мы посетили, никогда не раскаивались в том, что они нас приняли. Ваш друг останется добрым, справедливым и порядочным человеком. Думаю, что он не даст Вам повода обвинить себя ни в одном плохом поступке».

Напрасно проискав у юго-западных берегов Америки «Землю Дрейка» («Я был уверен, что она не существует», – писал Лаперуз), «Буссоль» и «Астролябия» стали подниматься на север. Корабли должны были сделать остановку на островах Хуан-Фернандес, но Лаперуз несколько изменил маршрут. Дело в том, что после непрерывного трехмесячного плавания подошли к концу запасы муки, в галетах завелись черви. Нужно было поскорее зайти в какой-нибудь порт. И Лаперуз решил бросить якорь в Консепсионе, на чилийском берегу.

23 февраля «Буссоль» и «Астролябия» подошли к тому месту, где должен был быть Консепсион. К удивлению участников экспедиции, на берегу не было видно ни города, ни порта. Лаперуз не верил своим глазам.

Все разъяснилось, когда к кораблям подошли две лодки с лоцманами. Оказалось, что Консепсион был полностью разрушен во время землетрясения 1751 года (во Франции об этом не знали) и его отстроили заново, поуже на другом месте, в трех милях западнее старого, за мысом, – именно поэтому с кораблей его и не было видно.

«Какой богатейший край, – записывал в дневник Лаперуз, – при рациональном ведении хозяйства он, наверное, смог бы прокормить пол-Европы». Но от его внимательного взгляда не ускользнуло, что земли там большей частью нераспаханные, торговля почти не развита – таковы, с горечью отмечал Лаперуз, последствия испанского владычества в этой прекрасной и некогда свободной стране.

Погрузив продовольствие, «Буссоль» и «Астролябия» взяли курс на северо-запад и утром 17 марта вновь вышли в открытый океан.

6 апреля 1722 года в первый день Пасхи голландский мореплаватель Якоб Роггевен открыл в южной части Тихого океана примерно в трех тысячах километрах от Перу

Небольшой скалистый островок. Роггевен  назвал его островом Пасхи – под этим именем он известен и сейчас.

Лаперуз много читал об острове Пасхи и, хотя он и очень спешил, не мог отказать себе в удовольствии его посетить.

8 апреля 1786 года корабли Лаперуза пришвартовались в небольшой бухте на западном берегу острова Пасхи, в том самом месте, где за 12 лет до этого высадился Кук.

Перед путешественниками расстилалась холмистая, почти безлесная равнина.

На берегу столпилось несколько сот туземцев: рослые, красивого телосложения мужчины, разрисованные с головы до ног белой краской; женщины с уложенными в виде короны длинными волосами. Они были безоружны и очень приветливо встретили высадившихся на побережье Лаперуза, де Лангля, Ламанона, Дюфрена и других моряков.

Времени у Лаперуза было мало. Разделившись на две группы, французские моряки пошли в глубь острова. Здесь не было ни реки, ни ручьев, земля была сухая и потрескавшаяся от жары, покрыта негустой травой. Наибольшее впечатление на путешественников произвели древние статуи – высеченные из каменных глыб огромные фигуры людей, которыми до сих пор славится остров. Лаперуз велел обмерить некоторые из них и зарисовать. Художники экспедиции набросали и несколько портретов местных жителей. Островитяне позировали охотно. Смышленые и добродушные, они с удовольствием принимали предложенные им подарки и в свою очередь угощали моряков сладким картофелем и бананами.

«Они, – записал в своем дневнике Лаперуз, – обрабатывают не более одной десятой всей площади. Впрочем, им этого, кажется, с лихвой хватает на целый год. Поля они возделывают при помощи остроконечных палок, пищу готовят в земляных печках».

Видел Лаперуз и жилище туземцев – длинные узкие сооружения с низким входом; войти в них можно было только согнувшись. По форме они напоминали перевернутую пирогу и были сделаны из тростника. В них помещалось не менее двухсот туземцев. Жили они, очевидно, одной большой семьей или, может быть, целым племенем. Но у туземцев острова Пасхи были не только общие дома.

«Насколько я могу судить, – записал Лаперуз, – у них в общем пользовании находятся и продукты питания, а возможно, и земля».

Лаперуз подарил островитянам несколько свиней, овец и коз. По его приказанию, де Лангль и Дюфрен посадили в разных местах острова капусту, морковь, свеклу, тыкву и объяснили туземцам, что они смогут воспользоваться этими растениями для еды.

К вечеру усталые и полные впечатлений моряки вернулись на корабли. Снявшись с якоря, «Буссоль» и «Астролябия» устремили свой бег к Гавайским островам.

 

«Буссоль» и «Астролябия» шли несколько восточнее, чем корабли Кука во время его третьего, путешествия в 1777 году. В этих местах еще не успела побывать ни одна европейская экспедиция.

Лаперуз торопился: нужно было попасть в северные области Тихого океана в летний период, иначе плавание значительно осложнится.

Величественно перекатывались освещенные солнцем ультрамариновые волны, дул попутный ветер, иногда из воды выскакивали летающие рыбы, которые, словно метеоры, проносились во влажном, нагретом воздухе. За кораблями следовали целые косяки бонитов; на них даже стали охотиться, разнообразя меню. Когда наступала ночь, огромные звезды мерцали в темном тропическом небе, вода начинала фосфоресцировать – казалось, весь океан светился бледно-голубым цветом.

На мачте «Астролябии» прикрепили плетеную корзину – там, сменяя друг друга, дежурили, напряженно всматриваясь в морскую даль, матросы. Лаперуз обещал крупное вознаграждение тому, кто первый увидит неизвестную землю. Днем корабли расходились на три-четыре мили – в пределах видимости, чтобы охватить большую площадь, но дни шли за днями, а никаких признаков неизвестной земли не было.

5 мая экспедиция вторично пересекла экватор, а на рассвете 28 мая на синей глади океана показались острова Оаху и Мауи Гавайского архипелага.

Лаперуз не нашел в этом районе неизвестных островов, но зато он устранил одну, бытовавшую в его время легенду. На современных ему испанских картах на той же широте, что и Гавайские острова, но только на несколько сот верст восточнее, значились острова «Ла Меса», «Лос Майос» и «Дисграсиада». Лаперуз доказал, что эти острова и есть собственно острова Мауи и Оаху, так как никаких других островов в этом районе нет.

Это тоже было своего рода открытием, хотя сам Лаперуз со свойственным ему юмором записал в дневнике, что в то время как другие мореплаватели, в том числе и Кук, открывали новые земли, ему почему-то все время приходится их «закрывать».

На острове Мауи Лаперуз провел всего двое суток. «Французы, – писал он в своем дневнике, – первыми в последние годы посетили этот остров, и тем не менее я не счел возможным объявить его владением короля: на мой взгляд, обычаи европейцев в этом вопросе просто смешны... Лишь только потому, что европейцы вооружены пушками и штыками, они зачастую перестают считаться с десятками тысяч им подобных существ и, не обращая внимания на их самые священные права, рассматривают как объект завоевания землю, политую их потом, землю, в которой они на протяжении веков хоронили своих предков...»

Накупив фруктов и свиней, экспедиция двинулась в дальнейший путь.

Позади осталось безоблачное небо над Гавайями, погода начала портиться. 9 июня «Буссоль» и «Астролябия» вошли в полосу тумана. Моросил дождь. Сырость проникала, казалось, до глубины костей. Холодный ветер пронзительно выл в снастях. Высокие волны с ревом кидались на фрегаты. Вода с шипением перекатывалась через палубу. Пришлось раздать матросам фуфайки и сапоги. Во всех кубриках и каютах были поставлены жаровни.

Через пять дней погода несколько улучшилась, но видимость осталась плохой – туман не рассеивался, хотя и был не таким густым, как раньше. 23 июня в четыре часа утра вахтенный офицер разбудил Лаперуза. Выйдя на палубу, командир увидел впереди по борту очертания высокой горной цепи, посреди которой во всем своем великолепии возвышалась белая шапка горы Святого Ильи.

Экспедиция подходила к берегам Аляски – той самой земли, о которой, как писал сам Лаперуз, ходило немало всяких легенд, нашедших себе место в трудах географов. Впрочем, берег путешественники увидели только через двое суток. Он был скалистый, поросший густым сосновым лесом, и к нему невозможно было подойти: море здесь было мелким, со дна торчали утесы, вокруг них ревели буруны. Лаперуз в поисках бухты или залива повел свои корабли вдоль берега, к югу. Лишь через семь суток он нашел то, что искал: узкий проход вел в обширную и спокойную бухту, которая полукругом вдавалась в сушу. Видимость была по прежнему плохой, и в проходе было очень быстрое течение. Посоветовавшись со своими офицерами и послав на разведку шлюпки, Лаперуз все же решил войти в бухту. До него в ней, очевидно, не был ни один европейский моряк. Кук, который во время своего третьего путешествия прошел этими же местами, записал, что здесь никаких бухт и заливов нет.

«Буссоль» и «Астролябия» шли по проходу, на расстоянии всего лишь нескольких саженей друг от друга. Течение все усиливалось: начинался отлив, и вода из бухты уходила в море. Между тем ветер падал, и корабли почти не продвигались вперед. Слева и справа нависали громады скал, из воды там и сям торчали каменные глыбы.

Внезапно Лаперуз почувствовал, что «Буссоль» движется не вперед, а назад. Впрочем, на «Астролябии» происходило то же самое. Оба корабля относило течением в открытое море.

Утром, когда начался прилив, Лаперуз предпринял новую попытку войти в бухту. Она удалась, но «Буссоль» и «Астролябия» едва не разбились о береговую скалу, проскочив мимо нее на расстоянии всего лишь нескольких метров. «За все тридцать лет моей морской жизни, – записал Лаперуз, – мне еще не приходилось видеть корабль в такой, казалось, неминуемой опасности».

Лаперуз назвал открытую им бухту «Французской гаванью». Под этим названием она и сейчас еще известна на Аляске, хотя на нынешних картах она называется бухтой Литуй-Бей (58°37' с. ш.). Путешественники пробыли здесь несколько дней. Как и повсюду, им удалось завязать оживленный обмен с местными жителями. Высокого роста, крепкого телосложения, аборигены этих мест совершенно не походили на вымирающих людей, какими их представляли многие путешественники по Америке. Им хорошо было известно употребление железа; они покупали гвозди, ножи, топоры, рыболовные крюки и совсем почти не интересовались безделушками.

Ученые экспедиции занялись научными наблюдениями.

Тем временем матросы чинили паруса, набирали воду, грузили на корабли рыбу, тюленьи и медвежьи шкуры, которые Лаперуз выменял у индейцев. К 12 июля вся эта работа была окончена. Можно было продолжать плавание.

Среди офицеров «Буссоли» был молодой и очень самонадеянный лейтенант д’Экюр. Ему удалось уговорить Лаперуза осмотреть южный край бухты, который был скрыт туманом. «Может быть, – говорил д’Экюр, – именно там начинается пролив, ведущий к Атлантическому океану». Лаперуз был уверен, что д’Экюр неправ, но все- таки разрешил ему проверить свою догадку. Впрочем, он вручил ему письменную инструкцию, в которой требовал соблюдения осторожности и строжайше запрещал рисковать шлюпками и людьми.

На рассвете 13 июля три шлюпки – две с «Буссоли» и одна с «Астролябии» – отошли от кораблей и двинулись к южному углу бухты. Первой, самой большой командовал д’Экюр, второй – два брата, лейтенанты Маршенвиль и Бутервиль и третьей – лейтенант Бутен, пожилой, опытный моряк, которому вся эта затея не очень нравилась.

Утро было чудесное: в первый раз за все время пребывания экспедиции у побережья Северной Америки выглянуло солнце. Шлюпки легко скользили по зеркальной глади бухты. Потом они исчезли за находившимся посреди бухты островом, и на кораблях их потеряли из виду.

В 10 часов утра Лаперуз заметил плывшую назад шлюпку. Вскоре на палубу поднялся лейтенант Бутен. Он был бледен и расстроен. «Господин капитан, – обратился он к Лаперузу, – случилось страшное несчастье, мы лишились трех офицеров и восемнадцати матросов».

И он рассказал потрясенному Лаперузу о том, что д’Экюр раньше указанного в инструкции времени подошел к проходу, где в это время начинался прилив.

Неожиданно сильное подводное течение повлекло лодку д’Экюра, а вслед за ней и вторую шлюпку. Втянутые в водоворот, они ударились о торчащие из воды камни и почти мгновенно затонули. Та же судьба было постигла и шлюпку Бутена, но в самый последний момент ее выкинуло в спокойную воду.

Велико было горе всего экипажа, но тяжелее всех было Лаперузу. На протяжении нескольких дней он не хотел уходить из бухты – все надеялся, что удастся найти хотя бы тела погибших. На острове, находившемся посреди бухты, французские моряки установили памятник, сделав на нем надпись: В этой бухте погиб двадцать один храбрый моряк. Кто бы вы ни были, оплачьте их участь вместе с нами. У подножья памятника закопали бутылку – в нее положили записку с описанием случившегося несчастья и списком погибших.

30 июля «Буссоль» и «Астролябия» вышли в море. Вынужденная задержка заставила Лаперуза несколько изменить первоначальный план исследования берегов Америки. «У меня, – писал Лаперуз, – не оставалось времени на то, чтобы детально осматривать каждую бухту.

В течение последующих шести недель экспедиция продвигалась на юг, нанося на карту изгибы и контуры береговой линии. Это была тяжелая и сложная работа: видимость была скверной (мешали туманы), корабли то и дело относило подводными течениями, далеко не всегда были благоприятными и ветры, и все-таки было сделано немало. Лаперуз положил начало исследованию расположенного вдоль берегов материка архипелага, ныне известного под названием островов королевы Шарлотты, открыл несколько бухт. Одну из них Лаперуз назвал бухтой Чирикова, «в честь знаменитого русского моряка, – записал он в своем дневнике, – который в 1741 году высадился в этом районе».

Лаперуз был доволен результатами исследования. «Наша карта северо-восточного побережья Америки, – писал он, – несомненно, наиболее точная изо всех ранее составленных». Впрочем, он несколько раз возвращается в своем дневнике к мысли о том, что в этих краях еще много работы для географов. «Мы оставили, – писал он, – еще немало дел тем, кто придет после нас».

В начале сентября «Буссоль» и «Астролябия» вошли в порт Монтерей в Калифорнии. Подводя итоги своим исследованиям в Северной Америке, Лаперуз записал, что в обследованном им районе никакого пролива нет. Если Северный морской проход и существует, то где-нибудь в другом месте.

В Монтерее, который, как и вся Калифорния, в то время принадлежал испанцам, Лаперузу была оказана дружественная встреча. Французские корабли впервые посещали Калифорнию. Воспользовавшись представившимся случаем, ученые занялись наблюдениями: хирург Роллен интересовался туземной медициной и, как и на прежних стоянках, составил антропологическое описание местных жителей, Ламанон продолжал составлять словарь индейских слов, астрономические наблюдения вел Дажеле. Много работы было у натуралистов и рисовальщиков.

Пребывание в Монтерее позволило пополнить гербарии и коллекции экспедиции новыми видами растений, рыб и птиц. Ученые охотно согласились бы остаться здесь подольше.

Но Лаперуз торопился. Шел уже второй год с начала путешествия, а дел впереди было еще много. Нужно было во что бы то ни стало попасть в Манилу к концу января, чтобы суметь летом обследовать берега Татарии (северо-восточной Азии), Японии, Камчатки и Алеутские острова.

Утром 30 сентября 1786 года «Буссоль» и «Астролябия» вышли из порта Монтерей, направляясь в Макао, португальскую колонию на китайской земле.

 

И снова волны и небо. Корабли идут неизведанными путями через всю ширь Тихого океана.

Снова пытливо всматриваются в морскую даль матросы – ведь за шестнадцать месяцев «Буссоль» и «Астролябия» прошли много тысяч километров, посетили малоисследованные районы, но не открыли еще ни одной неизвестной земли.

День идет за днем, неделя за неделей, по-прежнему вокруг лишь безбрежный океан. Наконец, 4 ноября прямо по борту открывается долгожданный, ни на одной карте не указанный остров. Но на его скалистых берегах ни одного деревца. Он безлюден и очень мал – не более одной мили в длину. Да, находка не бог весть какая. Островку дают имя Неккера, в честь французского государственного деятеля. И, даже не пристав к нему, продолжают путь.

В этот же день корабли чуть было не потерпели крушения: в темноте тропической ночи прямо перед ними вдруг выросла скала. Впереди нее выступала длинная мель. Мель была не сплошная, и это спасло «Буссоль» и «Астролябию», но они прошли так близко от скалы, что едва не разбились. Лаперуз назвал ее «Рифом французских фрегатов» и тщательно отметил на карте: «Те, кто пойдут после нас, – записал он, – будут знать, где их подстерегает опасность».

14 декабря показались Марианские острова. Лаперуз тщетно проискал в указанном на испанских картах районе острова «Ла Торта», «Дезерт» и «Жарден» – очевидно, заключил он, испанцы ошиблись и неверно положили их на карту.

Но остров Асонпсьон (Асунсьон) он нашел и даже сделал здесь короткую остановку.

3 января 1787 года оба корабля, после утомительного трехмесячного плавания, бросили якорь в бухте Макао.

Они проделали путь в 10 000 километров.

Макао был в то время центром европейской торговли на побережье Восточной Азии, и в его обширной бухте можно было увидеть флаги разных стран.

Узнав, что у Лаперуза есть меха, местные торговцы оптом закупили всю партию, заплатив за нее большие деньги. Лаперуз собрал всю команду и сказал, что вырученные деньги он разделит поровну между всеми матросами. На долю каждого моряка пришлась такая сумма, на которую он мог во Франции безбедно просуществовать два-три года.

Матросы были восхищены своим командиром. В эти дни, подводя итоги первой половины путешествия, Лаперуз писал морскому министру:

«Со дня нашего отплытия прошло восемнадцать месяцев, пятнадцать из них мы провели в море. Я посетил остров Пасху и тот район западнее Сандвичевых островов, где согласно испанцам должны были быть острова; они не существуют. Кроме того, я побывал на острове Мове (Мауи) из группы Сандвичевых островов, на котором Кук не был, внимательно осмотрел северо-восточное побережье Северной Америки от горы Св. Ильи до Нутки и нанес на карту вчерне набросанную Куком береговую линию от Нутки до Монтерея. Я пересек Великий океан по прямой, отстоящей на 100 лье от тех мест, которыми проходили другие мореплаватели, и открыл остров Неккер и «Риф французских фрегатов». Я доказал, что острова ла Горта, Дезерт, ла Мира и Жарден не существуют, и я посетил, как мне было приказано, один из северных Марианских островов».

Отдохнув и набрав в Макао продовольствия, Лаперуз стал собираться в дальнейший путь.

До сих пор он в известной степени шел по следам Кука, лишь уточняя и проверяя данные великого мореплавателя. Теперь ему предстояло посетить те места, где не был ни Кук, ни другие европейские путешественники. Но прежде нужно было привести в должный вид паруса, которые изрядно потрепали тихоокеанские ветры, и обзавестись новыми шлюпками взамен потерянных во время катастрофы во «Французской гавани».

5 февраля 1787 года «Буссоль» и «Астролябия» вышли в море. Десять дней спустя они подошли к острову Лусону – самому большому из группы Филиппинских островов – и 20 февраля бросили якорь в порту Кавите, неподалеку от Манилы.

Здесь Лаперуз произвел необходимый ремонт. «Я не думаю, – писал он в своем дневнике, – чтобы где-либо во всем мире нашелся город, расположенный в более удачном месте, чем Манила». Ему понравились и природа Филиппин, и местные жители.

Но от его проницательного взгляда не укрылись ни деспотизм властей (остров принадлежал испанцам), ни засилье церковнослужителей. «В этом смысле, – писал Лаперуз, – Филиппины ничем не отличаются от Калифорнии – заброшенные и нераспаханные земли, бедность туземного населения, злоупотребления властей и власть имущих».

В Кавите Лаперуз пополнил свой экипаж: совершенно неожиданно для него самого сюда пришел французский фрегат, который прибыл в Макао на следующий день после отплытия оттуда «Буссоли» и «Астролябии». Собственно говоря, в Макао пришло два французских фрегата, и один из них, «Ле Субтиль», был послан командующим отрядом адмиралом Д’Антркасто  к Лаперузу. По договоренности с командиром «Ле Субтиль», Лаперуз забрал себе двух офицеров и восемь матросов.

9 апреля участники экспедиции распрощались с Филиппинами.

Теперь «Буссоль» и «Астролябия» шли на север – к берегам Сахалина и Камчатки.

21 апреля показался остров Тайвань. Лаперуз сделал здесь короткую остановку, всего на несколько часов. Затем корабли отправились в дальнейший путь. Между Пескадорскими островами и Тайванем они попали в сильнейший шторм. Корабли подбрасывало на волнах, как щепки. Свинцовые волны перекатывались через палубу, ветер рвал паруса.

Трое суток моряки вели бой с разбушевавшейся стихией. Временами казалось, что этот ад никогда не кончится. И вдруг солнце проглянуло сквозь тучи, ветер стих. Можно было снова спокойно ходить по палубе. Впрочем, это продолжалось недолго. Погода в этих местах весьма переменчивая, и уже на следующий день снова началось волнение.

«Буссоль» и «Астролябия» проходят мимо островов Рюкю и 21 мая подходят к острову Квельперт (Чечжудо). Они находились в преддверии к Японскому морю.

Уже через шесть дней Лаперуз делает первое открытие в этом районе – небольшой остров, которому он дает имя Дажеле. Продолжая свой путь, он поднимается на северо-восток, почти вплотную подходит к японскому берегу, а потом берет курс на северо-запад, к берегам Татарии.

О Татарии географы того времени, и не только европейские, но и китайские и японские, имели самое смутное представление.

11 апреля корабли подошли к берегу. Вдалеке была видна горная цепь.

«Географы, – записал в своем дневнике Лаперуз, – исказили истинное положение дел в этом районе, необходимо покончить со старыми спорами, противопоставив им факты».

И Лаперуз со всей тщательностью собирал и записывал все факты – ведь он был первым из европейских путешественников в этих местах. Его поразили превосходные климатические условия, обилие рыбы и дичи, высокие и стройные кедры, пышная растительность. Но больше всего его удивило то, что этот богатый край был необитаемым.

«И это, – писал Лаперуз, – при перенаселенности находящегося по соседству Китая».

Наловив рыбы и поохотившись на медведей, участники экспедиции продолжили свой путь. Через несколько дней Лаперуз открыл еще одну бухту, которой он дал имя французского флотоводца Сюффрена (47°51' с. ш. и 137°25' в. д.).

6 июля в восемь часов утра на 48°35' северной широты справа no борту «Буссоли» участники экспедиции увидели большой остров с высокими горами.

 

«Вышеименитая великая река Амур, гористая и лесистая и в окиян впала одним своим устьем и против того устья есть остров великий, а живут на том острове многие иноземцы», – писал в 1678 году посланный для официальных переговоров в Китай русский посол Николай Спафарий. Собственно говоря, Спафарий лишь подтвердил то, что было известно еще со времен путешествия Пояркова, который вместе со своими людьми в 1644 году первым вышел к низовьям Амура. О существовании этого острова ко временам Лаперуза знали и на Западе. Еще в 1692 году в Амстердаме была издана книга географа Витсена, который одно время жил в Москве. В ней Витсен сообщил об острове, лежащем против устья Амура.

Примерно через двадцать лет китайский император поручил монахам-миссионерам составить карту Татарии.

Один из оттисков карты был послан крупному французскому географу д’Анвилю и он включил ее в свой географический атлас. Атлас вышел в 1735 году, и в нем напротив устья Амура был обозначен остров. Д’Анвиль, несколько сократив наименование «Сахален Анга-хата», назвал его Сахалином (Сегальоном). И все же никто из западных географов толком не представлял себе конфигурацию этого острова. Неизвестно было, отделяется ли он проливом от японского острова Иессо.

Лаперуз пристает к сахалинскому берегу. Ему удается найти несколько местных жителей. Они очень понятливы и гостеприимны, Один из них, старик в синей нанковой куртке, с бородой, чертит на песке остроконечной палкой извилистую береговую линию.

Это Татария. Напротив нее, оставляя проход, он рисует остров, длинный и вытянутый к югу. Чтобы не было никаких сомнений, он показывает пальцем на изображение острова, а потом обводит рукой горизонт и указывает на землю. «Чокча, – говорит он, – Чокча». Но Лаперуза интересует, широк ли пролив. Вперед выступает еще один житель, помоложе. Он берет у стоящего рядом с Лаперузом художника экспедиции лист бумаги и карандаш и, держа его так же, как китайцы кисточку, быстро набрасывает такой же чертеж, как и старик, но добавляет на татарском берегу реку Амур, устье которой он помещает немного пониже северной оконечности острова. Знаками показывает, что корабли пройдут этим проливом, хотя он и не может определить его глубину.

У южной оконечности Сахалина, очевидно, тоже есть пролив; во всяком случае туземец отделяет свой остров на юге от какого-то другого острова (вероятно Иессо, догадывается Лаперуз) проливом.

Французские моряки благодарят, одаряют своих гидов подарками и возвращаются на корабли. Они поднимаются на север, вдоль западных берегов Сахалина, открывают несколько удобных бухт, в том числе и бухту д’Эстена (48°59' с. ш. и 140°32' в. д.), наносят на карту сахалинский берег, хотя и не совсем точно.

Примерно на 50° северной широты пролив начинает суживаться.

Лаперуз следит за лотом: глубина все уменьшается. Как быть? Пройдут ли корабли? Ясно нащупываются песчаные мели. Дно все повышается. Двенадцать саженей, десять, девять... Видимость скверная. Лаперуз не хочет здесь, на расстоянии многих дней перехода от любой крупной гавани, рисковать кораблями. Он бросает якорь на материковом берегу и отправляет вперед две шлюпки. Те продвигаются на шесть лье к северу: глубина не больше шести саженей...

Невозможно рисковать: остров, очевидно, почти сращен с материком. Пролив, вероятно, непроходим для больших судов. Но ведь местные жители на Сахалине утверждали, что корабли пройдут. Вероятно, решает Лаперуз, они ошиблись: то, что годится для их пирог, недостаточно для больших судов.

«Буссоль» и «Астролябия» разворачиваются и идут вдоль берега Татарии на юг; море бушует, на «Буссоли» серьезно ранены три матроса: они пострадали при подъеме якоря. За две недели до этого два человека умерли от дизентерии.

К вечеру туман рассеивается, и, кажется, вовремя. Перед французскими моряками открывается великолепная бухта... нет, целый залив. От океана он отгорожен четырьмя островами.

И вновь, как и на всех предыдущих стоянках, Лаперуз тщательно заносит в дневник заметки о природе этого края, описывает нравы и обычаи местного населения, на этот раз орочей, отмечая их гостеприимство, миролюбие, уважение к женщинам и старикам, подробно рассказывает об их поселении и образе жизни. Он называет открытый им залив именем французского морского министра Де-Кастри. Здесь происходит его встреча с прибывшими с берегов Амура рыбаками. Лаперуз решил расспросить их, как им удалось добраться. На листе бумаги он начертил берег Татарии, реку Амур, Сахалин. «Один из них, – записал Лаперуз, – взял карандаш и соединил чертой остров и материк. Затем они стали подталкивать свои пироги по песку, желая, очевидно, дать нам понять, что подобным образом они перетаскивали лодки через мели, которые расположены между островом и материком. После этого, нарвав морскую траву, они положили ее на песок. Очевидно, мели покрыты морской травой... Рассказ путешественников, – пишет далее Лаперуз, – которые только что проделали указанный путь, кстати говоря, совпадал с тем, что мы сами видели и (мы ведь останавливались на глубине в шесть саженей) не оставил у нас сомнений». Впрочем, на следующий день Лапепуз еще раз говорил с рыбаками. Снова тот же ответ. И Лаперуз записывает в дневнике: «Этот остров [Сахалин] отделен от Татарии проливом, в северной части которого расположены песчаные мели: они делают пролив непроходимым для кораблей, хотя, вероятно, там имеются проходы для пирог».

Продолжая свой путь, Лаперуз открывает небольшой островок и называет его островом Моннерона, в честь одного из участников экспедиции.

К вечеру 10 августа «Буссоль» и «Астролябия» подходят к южной оконечности Сахалина – мысу Крильон, как назвал его Лаперуз. Молодой туземец был прав: впереди в дымке тумана виден пролив, а за ним остров с одинокой горной вершиной.

На многих картах того времени Сахалин и японский остров Иессо составляли одно целое. Лаперуз чуть было не допустил ту же ошибку. «Нам показалось, – писал он, – что это не пролив, а залив». Но недоразумение разъясняется: пролив, и еще вдобавок очень удобный...

Склонившись над картами и книгами, Лаперуз долго размышляет, пересматривает свои записи и, наконец, твердым размашистым почерком заносит в дневник: «Остров Сахалин и есть остров, который японцы называют Оку-Иессо, а остров Чича, отделенный от него каналом шириной в 12 лье, а от Японии Сангарским проливом, – остров Иессо, который тянется до Сангарского пролива. Курильская цепь находится гораздо восточнее, она образует с Иессо и Оку-Иессо второе море, которое сообщается с Охотским. Попасть из этого второго моря к берегам Татарии можно либо через Сангарский пролив, либо через вновь обнаруженный пролив между Сахалином и Иессо».

Этот пролив будет назван его именем.

Экспедиция продолжает свой путь. Она проходит Курильскую гряду между островами «Четырех братьев» и Симушир (проливом Буссоль). Ветер крепчает, свинцовые волны все чаще набегают на корабли. Из-за тумана приходится время от времени звонить в корабельный колокол: корабли не видят друг друга.

6 сентября 1787 года, через два года после выхода из Бреста, «Буссоль» и «Астролябия» входят в Авачинскую губу.

 

Петропавловск-на-Камчатке в те годы представлял собой небольшую деревушку. Слева вход в бухту прикрывал гористый полуостров. Посредине коса Кошка – самой природой сооруженный волнолом.

За 12 лет до Лаперуза Петропавловск посетил Кук, совершавший третье и последнее путешествие. В своих записках он посвятил немало прочувствованных слов и самой гавани, «которая может вместить весь английский и французский флот», и населению Петропавловска. Прием, оказанный Лаперузу, превзошел все его ожидания: «Я уверен, – писал он в своем дневнике, – что нигде и никогда не было оказано большего гостеприимства, чем нам».

Французские моряки в центре внимания. Их поздравляют с удачным плаванием, им помогают пополнить запасы воды и дров, снабжают рыбой, дают в честь их прибытия бал. После почти беспрерывного стопятидесятидневного плавания под ними, наконец, прочная земля. После промозглой сырости, от которой не спасала ни теплая одежда, ни жаровни, после качки и бешеных порывов ветра – неожиданная тишь, ясное голубое небо, солнце.

В Петропавловске участники экспедиции получили доставленные из Петербурга письма с родины. Лаперуз вскрывает пакет с официальными печатями. Это от морского министра. «Имею честь сообщить, что Вам присвоено звание командира эскадры». Гремят пушки: русские артиллеристы салютуют французскому адмиралу. Лаперуз доволен и растроган: «Я буду помнить об этом всю жизнь», – пишет он в своем дневнике.

По просьбе французских моряков им показывают могилу Делиль де ла Круайера – их соотечественника и русского академика, географа, астронома, участника экспедиции Беринга. Лаперуз укрепляет на ней медную дощечку с эпитафией: «Граф Лаперуз, командир фрегатов «Буссоль» и «Астролябия» назвал в 1786 г. один из открытых им островов в честь покойного островом Круайер».

Но начинается похолодание: окрестные поля, которые к приходу французских кораблей были еще зелеными, желтеют. Пора в путь-дорогу.

30 сентября, хорошо отдохнув, французские моряки отправляются в дальнейшее плавание. «Наши корабли, – писал из Петропавловска капитан де Лангль, – в хорошем состоянии, запасы продуктов в сохранности, наши экипажи здоровы».

«Буссоль», а за ней «Астролябия» отшвартовываются от берегов гостеприимной гавани. Гремит салют петропавловских орудий. С кораблей доносится ответный салют.

У причалов собрались все жители города. Среди них и молодой Бартоломей Лессепс. Завтра он тоже отправится в путь, без малого год будет добираться через бескрайные русские просторы до Петербурга и еще через год привезет в Париж дневник Лаперуза и часть коллекций экспедиции. Сейчас он приветливо машет шляпой: до встречи на родине, друзья, до встречи. Ни он, ни отъезжающие не знают, что встречи не будет: Бартоломей Лессепс останется единственным (если не считать академика Монжа, высадившегося из-за морской болезни еще в Тенерифе) участником экспедиции Лаперуза, вернувшимся в Европу...

Через сто лет на склонах одной из петропавловских сопок, был установлен памятник – простой железный крест. Ныне о пребывании французских мореплавателей напоминает мемориальный камень в честь Лаперуза.

Два месяца спустя после отплытия из Петропавловска, 6 декабря 1787 года, корабли Лаперуза подошли к острову Мауна (нынешнее название – Мануа) – одному из островов Самоа. Они бросают якорь в миле от берега – ближе подойти опасно: коралловые рифы. Навстречу устремилось множество пирог, нагруженных свиньями, кокосовыми орехами, различными фруктами. Это было очень кстати – еще в начале ноября, вскоре после того, как экспедиция в третий раз пересекла экватор, на кораблях кончились свежие припасы, вода в деревянных бочках стала затхлой – погода была жаркая, душная, и лишь изредка набегали грозы. Люди совсем измучились, появились первые признаки цинги.

Но стоянка выбрана не слишком удачно: всю ночь фрегаты раскачивает на волнах, как будто они находятся в открытом море. Утром Лаперуз и де Лангль едут на остров, может быть, удастся провести фрегаты в одну из многочисленных бухт.

Плодоносная земля, мягкий, теплый климат, чистые, прозрачные ручьи. Жители настроены как будто вполне миролюбиво; они заняты, по уши заняты обменными операциями с прибывшими моряками. Но многочисленные рубцы у мужчин заставляют Лаперуза насторожиться. Внезапно он слышит крик: один из туземцев пробрался в шлюпку, на которой приехал Лаперуз, и, схватив лежавший там деревянный молоток, пытается удрать. Его хватает за ногу матрос, но туземец высокий, сильный, и ему ничего не стоит высвободить ногу. Завязывается потасовка. К шлюпке начинают сбегаться туземцы. И тут Лаперуз совершает промах. Он приказывает четырем матросам выбросить буяна за борт. Четыре против одного! Невелика победа. Психологический эффект, прямо противоположный тому, на что рассчитывал Лаперуз. Вдобавок, чтобы внушить туземцам страх, он приказывает застрелить трех только что купленных голубей. Опять промашка! Туземцы понимают это по-своему: оружие пришельцев пригодно только для охоты на птиц. Но пока событие локализовано.

Матросы набирают свежей воды. К «Буссоли» и «Астролябии» вновь подплывают пироги со всякой живностью и снедью.

И вдруг снова неприятность: в хирурга Роллена кинули камнем, у инженера Моннерона чуть не вырвали саблю. И Лаперуз решает не задерживаться, тем более что матросы уже успели запастись водой и на корабли погружено около пятисот свиней. Но де Лангль не согласен. В первый раз между друзьями начинается спор: по мнению де Лангля, нужно набрать свежую воду во все бочки. Ярый последователь Кука, он придерживается точки зрения английского мореплавателя: свежая вода – лучшее средство от цинги, а у него на «Астролябии» несколько человек с явными признаками этой болезни. Он просит Лаперуза отложить отъезд, с тем чтобы завтра с утра набрать еще воды. Командовать всей операцией, с разрешения Лаперуза, будет он, ему удалось найти прелестную бухту, в которую впадает большой ручей, – все это займет совсем немного времени.

Лаперуз колеблется, но в конце концов аргументы де Лангля кажутся ему убедительными. И он соглашается. Но на следующий день с утра корабли меняют остановку, отходят примерно на милю в сторону от старого места. Дело затягивается, и доставку воды откладывают еще на один день.

Наконец, 11 декабря несколько шлюпок с «Буссоли» и «Астролябии» подплывает к найденной де Ланглем бухте. Всего в экспедиции приняло участие 61 человек. Они вооружены. Море по-прежнему спокойно. Лавируя между рифами, шлюпки легко скользят по волнам. Все идет хорошо, очень хорошо. Но, проникнув в бухту, де Лангль, к своему удивлению, видит, что почти вся вода ушла: отлив. Вернуться, ждать прилива? Жаль терять времени. Чуть ли не волоком моряки подтаскивают шлюпки к берегу и принимаются за работу. Между тем вокруг них собирается большая толпа туземцев. Она как будто настроена миролюбиво, но их много, очень много. Де Лангль принимает все необходимые меры предосторожности: по его приказанию солдаты морской пехоты и часть моряков выстраиваются в два ряда, оставляя узкий коридор для тех, кто набирает воду из ручья. Но туземцы кольцом окружают этот живой коридор, и некоторые из них начинают задирать моряков. А прилива нет. В бухту одна за другой входит несколько туземных пирог: плоскодонные, они легко держатся на воде и как бы отрезают французам выход в море. Де Лангль встревожен: он чувствует, что дело начинает принимать худой оборот. Наконец, бочки наполнены. Нужно выбираться из этой ловушки, и де Лангль дает команду отходить к шлюпкам. Воды по щиколотку. Туземцы движутся за ними следом, некоторые даже входят в воду. «Не стрелять, – кричит де Лангль, – не стрелять без приказания». Но уже свистят в воздухе камни, один из них попадает де Ланглю в голову. Капитан «Астролябии» теряет равновесие и падает в море. Его подхватывают туземцы (они со всех сторон окружили шлюпки), утаскивают под воду и добивают камнями и ударами дубинок. Залп, еще залп... Туземцы отвечают градом камней. На шлюпках многие ранены, есть и убитые: физик Ламанон, лейтенант Тален, несколько матросов. С большим трудом шлюпкам удается выйти в море. Но не всем: две остаются в руках у островитян.

На кораблях не видят всех этих событий, не слышат выстрелов – слишком большое расстояние, да к тому же вокруг настоящая ярмарка. Сотни туземных пирог и плотов окружили фрегаты; островитяне привезли фрукты, свиней, плоды хлебного дерева.

И вот, наконец, вырвавшиеся из бухты шлюпки подходят к «Буссоли». Один из офицеров (у него сломана рука) рассказывает Лаперузу обо всем, что произошло. Узнав о несчастье, пушкари «Буссоли» подбегают к своим лодкам. Еще минута, и огненный шквал сметет туземные лодки, погубит тысячи невинных людей. Этого Лаперуз не может допустить. «Назад, – кричит он матросам, – не стрелять». Не стрелять? Но ведь на палубе лежат двадцать тяжело раненных товарищей, двенадцать убитых осталось в бухте. Лаперуз не меняет своего решения, он не хочет мстить; ведь могут пострадать совершенно невинные люди, те, кто не принимал участия в нападении на де Лангля. Он ограничивается тем, что велит отогнать пушечным выстрелом лодки; высадить десант на берег он при всем желании не сумел бы – не хватало шлюпок, а подойти непосредственно к берегу было невозможно из-за рифов. Волей-неволей приходится оставлять тела погибших не похороненными.

Через два дня корабли снимаются с якоря и уходят дальше, на юг. Плавание продолжается – оно продолжается, несмотря ни на что.

 

С каждым днем становится все труднее: сказывалась усталость, нехватка матросов. Поизносились обвеянные всеми ветрами паруса, обветшали снасти, кое-где в палубах открылись пазы. Уже не так лихо, как прежде, взбираются на ванты матросы, все труднее поддерживать чистоту. Многие жалуются на цингу. 10 декабря от цинги умирает офицерский кок. «Последние месяцы, – записывает в своем дневнике Лаперуз, – всегда самые трудные». Это действительно так, и это чувствуется на каждом шагу. «Буссоль» и «Астролябия» медленно продвигаются сквозь полосу штормов. Холодно, сыро... Вдобавок все страшно удручены трагедией, разыгравшейся на берегах вечно зеленого острова Мауна.

И, как назло, все кругом напоминает об этой, еще не закрывшейся ране: вот остров, где подверглись нападению моряки Роггевена, вот остров Предателей, названный так потому, что и здесь в свое время на европейских моряков напали местные жители.

13 января корабли Лаперуза проходят около острова Норфолк. Через десять дней долгожданная Австралия, знаменитая по путешествиям Кука Ботаническая бухта, но из-за сильного ветра и тумана корабли не могут войти в гавань. Приходится ждать еще два дня. И, наконец, утром 26 января «Буссоль», а за ней «Астролябия» пристают к австралийскому берегу. Они встречают здесь несколько английских судов, в том числе и фрегат «Сириус». Англичане прибыли сюда для организации колонии – это будущий порт Джексон (Сидней).

Французские корабли нуждаются в ремонте, моряки – в отдыхе.

Примерно два месяца «Буссоль» и «Астролябия» проводят в Ботанической бухте. Не позже 15 марта они отправились в дальнейший путь. «Я поднимусь к островам Дружбы, – писал военному министру Лаперуз в своем письме, датированном 7 февраля, которое было доставлено во Францию капитаном «Сириуса», – выполню все, что предписывается инструкциями в отношении Новой Каледонии и острова Санта-Крус, осмотрю южную часть земли Арзакидов Сюрвиля и Луизиаду Бугенвиля. Я пройду между Новой Каледонией и Новой Голландией другим путем, нежели канал Индевор, если, разумеется, таковой существует. В сентябре – октябре я обследую залив Карпентария и восточный берег Новой Голландии, вплоть до земли Ван-Димена, но с таким расчетом, чтобы к декабрю 1788 года добраться до Иль-де-Франса».

В этот же день он писал своему другу Флериэ: «15 марта я покину Ботани-бей и постараюсь не потерять времени зря. Надеюсь в декабре быть на Иль-де-Франсе».

Это были последние письма Лаперуза.

Экспедиция не пришла на Иль-де-Франс. Она не пришла ни в один известный порт. Она исчезла – словно растворившись в безбрежных тихоокеанских просторах...

В церкви Святого Людовика в Париже полно народу. Решительные взгляды, энергичные лица. Почти все в черной, скромной одежде. Но алтаря нет, и эти люди собрались сюда не для того, чтобы молиться, – во Франции революция, здесь заседает Национальное собрание – высшее законодательное учреждение страны.

Уже разрушена Бастилия – на ее месте постамент с надписью «Здесь танцуют», уже расклеена по всей Франции знаменитая «Декларация прав человека и гражданина». Но еще не сломлено сопротивление помещиков, не желающих расставаться со своими привилегиями, еще в тиши Версальского дворца куются заговоры против восставшего народа, а на границах Франции по просьбе Людовика XVI сосредоточиваются иностранные армии – их бросят в бой против тех, кто на своем знамени написал: «Жить свободным или умереть». Не хватает хлеба, не хватает оружия, не хватает топлива, не хватает одежды.

22 января 1791 года. Председательствующий – священник Грегуар – объявляет, что на имя Национального собрания поступило письмо. В этом письме просьба: послать корабль на поиски экспедиции Лаперуза – все сроки ее возвращения на родину уже прошли, нужно предпринять реальные меры, чтобы отыскать пропавших. И Национальное собрание под аплодисменты многочисленных зрителей принимает решение: просить короля (ведь Франция еще пока конституционная монархия и исполнительная власть – в руках короля) отправить два хорошо оборудованных и снаряженных фрегата, обеспеченных всем необходимым для дальнего плавания на поиски пропавшей экспедиции. Впрочем, они, разумеется, должны заняться и научными исследованиями. С этой целью в состав проектируемой экспедиции следует включить ученых – ботаников, физиков, астрономов.

В июне Национальное собрание единогласно предоставляет необходимые для экспедиции средства: один миллион ливров. Одновременно он устанавливает премию; ее получит тот, кто обнаружит корабли Лаперуза или, по крайней мере, сможет предоставить в распоряжение французского правительства подтверждаемые фактами сведения о судьбе экспедиции.

29 сентября 1791 года два французских фрегата под командованием адмирала Д’Антркасто – того самого Д’Антркасто, который четыре года назад лишь на один день разминулся с экспедицией Лаперуза в Макао, выходят из брестской гавани. Один из фрегатов называется «Поиск», другой «Надежда».

Восемнадцать месяцев подряд корабли Д’Антркасто кружат в южных широтах, но не могут обнаружить ни малейших следов Лаперуза.

А между тем 19 мая 1792 года в шесть часов утра на пути к островам Санта-Крус, справа по борту, с кораблей Д’Антркасто заметили маленький остров. «Этот остров, – записал в своем дневнике Д’Антркасто, – расположен чуть западнее открытых Картеретом островов на 32-м градусе южной широты. Картерет его не заметил». Море было бурным, ветер неблагоприятным, и Д’Антркасто прошел мимо острова. Но название ему он дал: «Поиск». Какая ирония судьбы! Подойди он к острову поближе, он мог бы прекратить свои поиски: перед ним был остров Ваникоро, тот самый Ваникоро, на коралловых рифах которого за пять лет до этого разбились корабли Лаперуза.

В июне 1793 года Д’Антркасто скончался. Новый руководитель экспедиции Орибо и командир «Поиска» капитан Россель повели корабли к острову Ява: чуть ли не половина экипажей была больна цингой.

В Сурабайе французские моряки были интернированы: ко времени их прихода революционная Франция, отражавшая натиск интервенционистских войск, вступила в войну с Голландией. Впрочем, голландские власти на Яве лишь выполнили просьбу Орибо: он смертельно испугался возникших на кораблях политических распрей – на Яве французские моряки узнали о провозглашении Франции республикой и о казни короля Людовика XVI.

Французская республика оценила этот шаг Орибо как прямое предательство.

Через несколько лет оставшиеся в живых участники этой экспедиции были репатриированы, а в 1808 году капитан Россель доставил в Париж всю документацию и сохранившиеся коллекции экспедиции.

Но тайна Лаперуза продолжала оставаться тайной.

Шли годы. Во Франции выдвигалась новая плеяда замечательных моряков. Самым талантливым и многообещающим из них был Дюмон-Дюрвиль. Подобно Лаперузу, он с детских лет готовился стать моряком, мечтал о море, жил только морем. В 1807 году, семнадцати лет от роду, он совершает свое первое путешествие. В 1819 году Дюмон- Дюрвиль прославился на всю Европу: он привез во Францию найденную одним греческим крестьянином знаменитую античную статую – Венеру Милосскую. В последующие годы молодой моряк выпустил в свет три солидные научные книги по ботанике и геологии и совершил несколько больших путешествий, в том числе и кругосветное путешествие на фрегате «Ракушка».

В 1825 году Дюмон-Дюрвиль представил на рассмотрение французского правительства план новой кругосветной экспедиции. Основная цель ее должна была заключаться в поисках экспедиции Лаперуза. Это было давней его мечтой.

Получив разрешение, Дюрвиль 25 апреля 1826 года вышел из Тулона на фрегате «Ракушка», переименованном в память одного из кораблей Лаперуза в «Астролябию».

В начале апреля того же года из Вальпараисо в Бенгалию отплыл принадлежавший Ост-Индской компании старый «носильщик» «Святой Патрик».

 

Капитан Диллон знал, чего он хочет. «Святой Патрик» на всех парусах шел к Ваникоро. Вот уже виден берег, еще немного, – и обещанная французами награда будет у него в кармане. Но переменчивый ветер гонит корабли от острова, пенятся буруны около коралловых рифов, которые, как частокол, охраняют подступы к бухте. «Святой Патрик» скрипит так, как будто твердо решил разъехаться по швам, и Диллон решает повременить. Он продолжает путь и в сентябре 1826 года прибывает в Бенгалию. Здесь английские власти, которым он рассказал о своей находке, поверили, что на этот раз действительно найдены следы Лаперуза, и предоставили в распоряжение Диллона хороший фрегат. 12 января 1827 года Диллон вновь берет курс на Ваникоро. 31 мая он в порту Джексона, 1 июля – в Новой Зеландии, 15 августа он подходит к Тонгатабу, чуть было не встретившись с Дюмон-Дюрвилем, который всего лишь за несколько дней до этого вышел из Тонгатабу к островам Фиджи, вновь заходит на Тикопию и, наконец, 17 сентября 1827 года бросает якорь на острове Ваникоро.

Здесь Диллон проводит около месяца. Ему удалось найти много различных предметов: кусочек глобуса с полустершейся сеткой широт, отдельные детали астрономических приборов, нагели, шипы, топоры, ядра, куски медной обшивки кораблей, маленькую бронзовую пушку, корабельный колокол с надписью «Меня сделал Базен» – маркой литейной мастерской брестского арсенала в 1785 году, кусок шомпола, подсвечники, молотки и даже кусок деревянной скульптуры с гербом Франции.

Сомнений быть не могло: возле Ваникоро потерпели крушение французские корабли, и, судя по всему, это корабли Лаперуза. Но где же, собственно, место крушения кораблей? Может быть, их можно увидеть – вода здесь, когда море спокойно, прозрачна, и видно дно. Местные жители отвечают, что это им неизвестно. Диллон пытается их подкупить. Тщетно. Потеряв терпение, он нагружает свой корабль всеми найденными реликвиями и отплывает в Европу.

Тем временем Дюмон-Дюрвиль заходит на Новые Гебриды. 19 декабря 1827 года бросает якорь в Хобарте, на Тасмании. Здесь он узнает об открытиях Диллона. Не раздумывая, Дюмон-Дюрвиль отправляется на поиски Ваникоро. 11 февраля 1828 года французские моряки – соотечественники Лаперуза – вступают на этот остров.

Собственно говоря, это не остров, а целая группа маленьких островов, обнесенных коралловым поясом рифов.

В 1791 году Ваникоро заметил английский капитан Эдвардс: он назвал его островом Питта. Д’Антркасто в свою очередь назвал Ваникоро островом Поиск. Дюмон-Дюрвиль еще в 1828 году, во время своего первого кругосветного путешествия, прошел в каких-нибудь пяти-шести лье от него. Подумать только: всего в несколько лье! И Дюмон-Дюрвиль с удесятеренным вниманием спрашивает туземцев.

Они молчат или, точнее, почти молчат, рассказывая лишь то, что уже известно Дюмону: да, было крушение, да, часть людей спаслась, почти все они, за исключением двух, уехали. Один корабль разбился перед островком Вану, другой затонул около Пайю. Люди успели выгрузить с него много всякого добра. Их начальник был одет так же, как вы. Вот и все. Где же затонули корабли? Этого туземцы не хотят сказать. Они боятся: ведь многие участники экспедиции Лаперуза погибли от стрел их соплеменников во время высадки на берег. И туземцы опасаются мести со стороны белых моряков.

И все же Дюмону-Дюрвилю удается их уговорить. Один из вождей садится в шлюпку «Астролябии». По его команде, матросы подплывают к одному из многочисленных проходов между рифами. Море, на счастье, спокойно. Вот, указывает рукой вождь. И французские моряки видят на глубине нескольких метров покрытые водорослями, фантастические очертания якорей, пушек, ядер – все, что уцелело от свирепой ярости волн и не смогло быть унесено течением в бескрайные просторы океана. Моряки снимают фуражки... Минута молчания... Затем шлюпка возвращается на берег.

14 марта 1828 года ружейный залп и пушечный выстрел раскалывают утреннюю тишину на Ваникоро; Дюмон-Дюрвиль и его люди салютуют памятнику – сложенному из коралловых плит четырехугольнику с маленьким деревянным капителем и дощечкой: «Памяти капитана Лаперуза и его товарищей». Но нужно еще поднять со дна найденные реликвии. С помощью туземцев моряки достают якорь, пушку, бронзовый колокол, заржавевший мушкетон. Все это с одного корабля, насколько можно судить, с «Астролябии». А где же остатки «Буссоли»? Дюрвилю не удается их обнаружить: волны, песок и кораллы сделали, очевидно, свое дело. Отыскав на берегу еще некоторые реликвии, Дюмон-Дюрвиль отправляется во Францию.

А Питер Диллон уже в Париже. Привезенные им реликвии помещены в одном из залов Лувра.

И вот в зал входит невысокого роста плотный старик; его узнают, с ним раскланиваются даже незнакомые – это Бартоломей Лессепс, генеральный консул Франции в Лиссабоне, единственный в эту пору живой участник экспедиции Лаперуза. Пристально смотрит он на выставленные вещи. Он узнает их – и бронзовую пушку (на каждом корабле их было четыре, они стояли на заднем баке), и каменную мельницу: «это ваша самая лучшая находка – я помню даже того матроса, который ее сконструировал», и многое-многое другое.

В последующие годы число реликвий увеличилось. Капитан французского судна Бернье доставил несколько найденных им на месте гибели «Астролябии» и незамеченных Дюмон-Дюрвилем пушек. Он же в 1888 году перевез с острова Мауна сохранившиеся там останки де Лангля.

А Лаперуз? Погиб ли он во время крушения на Ваникоро, был ли убит в стычке с туземцами, погиб ли в море, пытаясь вместе со своими спутниками добраться до какой-нибудь гавани, которую посещали европейские суда? Неизвестно. Кораблик, на котором уплыли с Ваникоро уцелевшие после кораблекрушения моряки, пропал без вести.

 

Кругосветное плавание Лаперуза не было доведено до конца. Большая часть собранных коллекций, записи научных наблюдений, дневники и записки участников экспедиции – ученых и моряков – погибли. И все же экспедиции Лаперуза принадлежит почетное место в истории всемирных кругосветных путешествий. Результаты ее, несмотря на отдельные ошибки Лаперуза, были велики и имели самостоятельное значение. Не будет преувеличением сказать, что Лаперуз был первым по времени, да и, пожалуй, по значению продолжателем Кука.

Благодаря плаванию Лаперуза на карту мира были нанесены новые острова, рифы, бухты, мысы, проливы, исправлены отдельные неточности карт. Экспедиция Лаперуза дала лучшее в 80-х годах XVII века описание берегов Америки от горы Святого Ильи до Монтерея; эта экспедиция побывала у сравнительно слабо изученных в те годы берегов Северо-восточной Азии. Насколько можно судить, экспедиция провела много ценных научных исследований.

Были изучены океанические воды и течения. Большое значение имели астрономические, гидрографические, ботанические, этнографические наблюдения.

Лаперуз был не только волевым командиром и отличным моряком. Он был вдумчивым и внимательным наблюдателем. Об этом свидетельствуют его записки: они содержат много превосходных описаний всех тех стран, которые посетили французские мореплаватели, быта и нравов местного населения, множество всевозможных географических сведений. Немалое внимание уделяет в своих записках Лаперуз и научным изысканиям экспедиции.

На родине Лаперуза в Альби, в Петропавловске-на-Камчатке, в Ботанической бухте – последней известной стоянке его экспедиции, на острове Ваникоро, на острове Мауна стоят памятники Лаперузу и его спутникам.

Но лучшим памятником французскому мореплавателю и всем тем, кто самоотверженно шел с ним сквозь штормы и бури, служат их дела – важная веха в завоевании человеком Земли, одна из интересных страниц истории географии.