Петр Кузьмич Пахтусов

(1799 (1800) – 19.11.1835)

В Кронштадте сравнительно немного памятников – морякам, погибшим на клипере «Опричник», основателю флота и города Кронштадта Петру I, выдающимся мореплавателям: адмиралу Беллинсгаузену, адмиралу С. О. Макарову и подпоручику Петру Пахтусову.

На гранитном пьедестале, украшенном бронзовыми щитами с надписями: «Польза», «Отвага», «Труд», обрамленными флагами, якорями, возвышается бронзовая фигура Пахтусова. Его смелый взгляд устремлен на море. Правильные черты молодого лица несколько суровы: видно, что жизнь не баловала этого человека. На правое плечо моряка накинута шинель. В руке у него – карта, на которую нанесены очертания большого острова.

На лицевой стороне пьедестала краткая надпись: П. К. Пахтусову исследователю Новой Земли 1832-1835 гг.

Этот памятник поставлен на одной из набережных Кронштадта, перед зданием, где помещалось штурманское училище. Здесь в начале XIX века получил образование Пахтусов.

Какие же заслуги увековечили имя этого скромного штурмана наряду с именами выдающихся деятелей флота?

Вся недолгая жизнь Пахтусова – яркий пример героизма, столь свойственного русскому человеку, всегда готовому отдать свои силы и даже жизнь ради выполнения долга перед Родиной.

Во времена Пахтусова штурманы, то есть специалисты по вождению кораблей, не пользовались одинаковыми правами с основными офицерами флота. Даже в чинах было строгое различие: штурманы имели армейские звания, а строевые офицеры – морские звания.

В Морском корпусе, где получали образование кадровые офицеры флота, могли учиться только дети дворян. По окончании корпуса они выходили с чином корабельного гардемарина, мичмана и, продвигаясь по служебной лестнице, нередко достигали адмиральских званий. В привилегированном Морском корпусе главное внимание уделялось строевой подготовке, тактике и стратегии парусных эскадр.

Навигацией – наукой о кораблевождении – молодые командиры занимались мало. Эта очень важная часть морской службы всецело возлагалась на штурманов. Они обязаны были хорошо знать математику, изучать астрономию, метеорологию, океанографию.

Будущие флотские штурманы проходили подготовку в особом Штурманском училище, куда принимались дети унтер-офицеров, ветеранов флота и армии, юноши из непривилегированных сословий. Оканчивающим училище присваивался унтер-офицерский чин кондуктора (т. е. штурманского помощника). На кораблях штурманов помещали в худших каютах, долгое время их не допускали в офицерскую кают-компанию.

Так относились к людям, которым вверялась безопасность корабля и жизнь его экипажа. Днем и ночью, в дождь, в туман, в шторм, дежуря на мостике, штурман впивался зоркими глазами в далекий горизонт. Он следил за картушкой компаса, склонялся при тусклом свете масляной лампы над картой, прокладывая курс корабля среди предательских рифов и камней.

Многие славные страницы истории русского флота, повествующие об открытиях, сделанных русскими на морях, обязаны этим скромным труженикам. Челюскин, Стерлегов, Минин – участники Великой Северной экспедиции – все они начали службу на флоте штурманами и поистине героическими подвигами прославили свои имена. Жизнь каждого из них – это целая эпопея труда, борьбы с лишениями, это пример закалки, железной силы воли и непоколебимого движения к поставленной цели.

Столь же замечательна и жизнь Петра Кузьмича Пахтусова. Его имя по праву занимает место в первом ряду полярных исследователей.

Пахтусов родился в 1799 году в Кронштадте в семье флотского унтер-офицера. Раннее детство его прошло в Сольвычегодске, куда старый шкипер переселился с семьей после выхода в отставку по болезни. Мальчику не исполнилось еще и семи лет, когда он лишился отца.

Мать переехала с сыном в Архангельск. После долгих хлопот ей удалось устроить Петра в Военно-сиротское учебное заведение.

Шесть лет провел Пахтусов в крайне тяжелых условиях, но природный ум и выдающиеся способности помогли ему хорошо учиться. Когда Пахтусову исполнилось 16 лет, в училище пришло из столицы предписание: отобрать из воспитанников наиболее способных к наукам и отправить их в Петербург для определения в морские училища. Пахтусов оказался первым в числе лучших воспитанников, посланных в Петербург, и по прибытия туда был направлен в Кронштадтское штурманское училище.

В первый же год пребывания в училище Пахтусов плавал на корабле «Три иерарха» к берегам Франции. В следующем, 1818 году, на бриге «Пармен» он посетил Испанию. На обратном пути, при переходе из Кадиса в Кронштадт, бриг потерпел крушение у берегов Дании. Пахтусов и другие спасенные моряки некоторое время жили в Копенгагене, откуда они вернулись в Кронштадт.

После окончания в 1820 году Штурманского училища Пахтусов получил младший унтер-офицерский чин и в должности штурманского помощника был направлен в Архангельск для участия в гидрографических работах на побережье Северного Ледовитого океана.

В те времена гидрографические работы на Севере выполнялись в очень трудных условиях. Вследствие малочисленности личного состава, офицеры, в том числе и штурманы, выполняли наравне с матросами самые тяжелые работы. Плавания проводились на обычных поморских карбасах.

Провизия – главным образом солонина и мука – отпускалась в крайне ограниченном количестве. Естественно, что при таком питании путешественники часто болели цингой.

Несмотря на тяжелые условия службы, Пахтусов был доволен назначением: сбывались его сокровенные мечты, взлелеянные еще в детстве, во время прогулок по Двине. Он вернулся в родные места, к суровому, но любимому морю.

По прибытии в Архангельск П.К. Пахтусов получил назначение в отряд штурмана Иванова, производивший съемку берегов Печорского моря.

Приезд Пахтусова в отряд совпал с получением его начальником из Петербурга совершенно невыполнимого задания. Иванову предлагалось провести опись восточного берега Новой Земли зимой, переправляясь через Югорский Шар и Карские ворота по льду на оленях.

Хотя печорские жители в один голос утверждали, что на оленях нельзя проехать через проливы, где даже в самые суровые зимы льды все время находятся в движении, Иванов вместе с Пахтусовым зимой выехал на север.

С большим трудом штурманы добрались до острова Вайгач. Дальше лежал совершенно свободный от льдов широкий пролив – Карские ворота. Пришлось повернуть обратно. Только в начале апреля попали они в Пустозерск.

Пахтусов занялся съемкой Печоры и Печорской губы. Следующую зиму он прожил в Архангельске.

В 1821 году Управление генерал-гидрографа организовало новую экспедицию для съемки берегов Новой Земли, теперь уже не на оленях, а на парусном бриге «Новая Земля».

Начальником экспедиции назначили молодого энергичного моряка и ученого Ф. П. Литке. Ему же подчинили и все гидрографические отряды, работавшие на побережье Северного Ледовитого океана.

В течение четырех навигаций, с 1821 по 1824 г., Ф. П. Литке ходил к беретам Новой Земли. Пахтусов продолжал работу в печорской партии. В следующие три года Пахтусов прошел со съемкой побережье Ледовитого океана от устья реки Кары в Байдарацкой губе до мыса Святой Нос в Чёшской губе. Вел он съемку также и на острове Колгуеве.

В 1828 году Пахтусов был переведен в гидрографический отряд Белого моря. Здесь, под руководством начальника отряда лейтенанта М. Ф. Рейнеке, впоследствии виднейшего гидрографа, Пахтусов производил промеры глубин, определял положение опасных для мореплавания мелей и камней, уточнял береговую линию.

Ежегодно, к концу навигации, гидрографический отряд Белого моря возвращался в Архангельск. Зиму Пахтусов проводил в этом городе, в кругу семьи: Петр Кузьмич женился еще в 1821 году, по приезде из Кронштадта.

Все начальники Пахтусова в рапортах и отчетах отмечали исключительные способности молодого штурмана.

По представлению М. Ф. Рейнеке, в 1828 году Пахтусов был произведен в первый офицерский чин – прапорщика. В это время у него и зародилась мысль об исследовании Новой Земли.

Два острова Новой Земли, разделенные узким проливом – Маточкиным Шаром, – протянулись более чем на тысячу километров естественным барьером между Баренцевым и Карским морями. Отброшенная этой «естественной плотиной» ветвь теплого течения Гольфстрим, относительно смягчающая климат западного побережья Новой Земли, не оказывает благотворного влияния на Карское море, и новоземельский берег этого моря более суров.

Большая часть территории островов представляет собой горную страну с вершинами, возвышающимися до тысячи метров, покрытую ледниковым щитом. Его края громадными ледяными языками спускаются по долинам к врезающимся в сушу морским заливам, где ледники разрушаются, распадаясь на многочисленные айсберги.

От 60 до 108 дней господствует на Новой Земле полярная ночь, и тогда снега покрывают землю, а льды сковывают море. Только короткое, от одного до двух месяцев, лето приносит освобождение от ледяных оков, но не везде и не каждый год. Температура воздуха зимой опускается до –40°, а летом редко поднимается выше +8°.

Хотя полярный день продолжается на Новой Земле от 80 до 118 дней, солнце здесь редкий гость. Небо большей частью затянуто низкими тяжелыми облаками, и только «в ночные часы» в разрывах облаков появляется солнце. Туманы здесь держатся по десять-пятнадцать дней.

На берегах островов с гор на море часто дует новоземельская бора или «всток», как называют поморы этот сильный ветер. Разность температур двух морей, громадный ледниковый щит, изменяют общее движение воздуха над Новой Землей, и массы воздуха устремляются с гор на морское побережье. Ветер несет камни величиной с кулак, сбивает с ног людей, срывает с якорей морские суда и относит от берегов морские льды. Поднятый «встоком» снег застилает горизонт, путешественники часто теряют ориентировку. Прекращается «всток» так же внезапно, как и возникает.

Этот остров, лежащий на Великом Северном морском пути, предстояло исследовать русским морякам. С этой целью сюда направляется целый ряд экспедиций.

В 1828 году в Петербурге вышла книга Ф. П. Литке «Четырехкратное плавание в Северный Ледовитый океан на военном бриге «Новая Земля» – отчет о плавании к берегам Новой Земли, а также о работах Беломорской и Печорской экспедиций.

Литке не удалось высадиться на Новой Земле. С палубы брига офицеры экспедиции провели опись только ее западного побережья. В Карское море, к восточному берегу острова, он пройти не смог. Поэтому, заканчивая свой труд, Литке высказал мысль, что съемку береговой линии Новой Земли и, в частности, восточного побережья успешнее проведет сухопутная экспедиция.

Прочитав книгу Литке, Пахтусов не мог согласиться с его выводами. К этому времени Петр Кузьмич хорошо изучил ледовые условия Карского моря. Его личные наблюдения и рассказы поморов подтверждали возможность плавания по Карскому морю и доступность восточного берега Новой Земли.

Обзор путешествий на Новую Землю, сделанный Литке в первой главе его обширного труда, также подтверждал доводы Пахтусова. Правда, иностранные мореплаватели терпели здесь поражения. Но русские моряки и поморы, выросшие среди суровой природы Крайнего Севера, побеждали в борьбе со льдами и полярными штормами суровую стихию. Они не раз проходили в Карское море, видели его свободным ото льдов, плавали там и промышляли зверя.

Со страниц книги Литке вставали яркие образы отважных русских людей – первых исследователей Новой Земли.

Вот олончанин Савва Лошкин: еще в середине XVIII века он обошел вокруг Новой Земли, проведя две зимы на ее восточном побережье.

Кормщик Яков Чиракин на промысловом судне архангельского купца Бармина в 1766 г. проник в один из обширных заливов Новой Земли. Залив оказался проливом, который вывел Чиракина к Карскому морю. Вернувшись в Архангельск, Чиракин рассказал об открытии пролива, впоследствии получившего название «Маточкин Шар».

Архангельский губернатор Головцын уговорил Бармина снарядить на следующий год судно для подробного исследования нового пролива и составления карты его берегов. Руководство экспедицией поручили штурману «поруческого ранга» Федору Розмыслову.

Трехмачтовая кочмара (кочмара – тип небольшого старинного русского судна, имевшего косые паруса), грузоподъемностью всего лишь в 8 тонн, летом 1768 года покинула Архангельск, имея на борту Розмыслова, его помощника подштурмана Губина, кормщика Чиракина и 9 промышленников. Запасы продовольствия и снаряжения экспедиции были крайне незначительны.

В конце августа Розмыслов подошел к Маточкину Шару. Следуя вдоль причудливых извилин пролива, производя съемку берегов и промер глубин, Розмыслов повел кочмару к Карскому морю. Оно открылось перед смелыми мореплавателями 10 сентября и оказалось совершенно чистым от льда.

Путь на восток был свободен. Однако, к большому огорчению Розмыслова, продолжить плавание он не мог. Старая кочмара дала сильную течь и сделалась совершенно непригодной для дальнейшего плавания не только через Карское море к устью реки Енисея, как предписывала Розмыслову полученная им инструкция, но даже и для возвращения на ней в Архангельск. Розмыслов остался зимовать в Маточкином Шаре, где команда кочмары построила две избушки – одну в Тюленьей бухте, а другую на мысу Дровяном.

Условия зимовки были очень тяжелые.

За зиму умерло 4 человека, в том числе и Яков Чиракин, погребенный на Дровяном мысу. Больны же были поголовно все участники экспедиции.

С наступлением полярного дня Розмыслов, пользуясь хорошей погодой, продолжал съемку берегов, предпринимая продолжительные походы по льду пролива. В августе, когда Маточкин Шар очистился от льда, он на отремонтированной кочмаре вышел в море, но в 40 милях от берега попал в лед, преградивший дальнейший путь. Снова открылась течь, грозившая судну гибелью. Розмыслов направил кочмару обратно в Маточкин Шар, открыв по пути залив «Незнаемый». Дойдя до западного устья пролива, Розмыслов нашел здесь ладью промышленников, на которой и вернулся с уцелевшей частью экипажа в Архангельск. Привез он с собой подробную карту пролива.

В 1807 году в Маточкин Шар пришел 35-тонный тендер «Пчела» под командой штурмана Поспелова. Съемка берегов в западной части шара пополнила работы Розмыслова. Дальше в глубь пролива «Пчела» не ходила.

Сам Литке плавал к Новой Земле четыре лета подряд, и в результате западное новоземельское побережье – от южной оконечности до мыса Нассау – было, наконец, описано и нанесено на карту.

На восточном берегу Литке побывать не пришлось. Северная часть Новой Земли и ее восточный берег ожидали своего исследователя.

Пахтусов ясно представлял те трудности, которые ожидают исследователя восточного побережья Новой Земли. Но, может быть, именно поэтому он, не боявшийся никаких опасностей, твердо решил добиваться, чтобы опись этого берега была поручена ему.

В 1829 г. Пахтусов подал генерал-гидрографу докладную записку об организации экспедиции на Новую Землю. В ней, основываясь на опыте русских промышленников, Пахтусов указывал периоды, когда Карское море бывает свободно ото льдов у восточного берега Новой Земли. Он доказывал, что в Карском море, даже в годы, тяжелые в ледовом отношении, наблюдаются постоянные передвижки льдов и можно найти свободный проход для судов.

Экспедицию для обследования восточного побережья Новой Земли Пахтусов предлагал отправить на небольшом, но прочном судне, удобном для лавирования во льдах и плавания по мелководным заливам и проливам. Лучшим судном для этих целей Пахтусов считал старинный поморский карбас.

Он полагал, что экспедиция в составе 10 человек, имея продовольствие на 2-3 года, может провести на Новой Земле несколько зимовок, выжидая время, когда море, освободившись от льдов, позволит продолжать опись берегов.

В Управлении генерал-гидрографа к проекту Пахтусова отнеслись сочувственно. Автора вызвали в Петербург, обсудили с ним детали проекта, но окончательного решения не приняли. Зимой 1830 года Пахтусов вернулся в Архангельск, так и не получив никакого решения высшего начальства. Трудно сказать, какая судьба постигла бы проект Пахтусова, если бы этим делом не заинтергсовался один из друзей Пахтусова, ученый лесовод, смотритель корабельных лесов Архангельской губернии Петр Иванович Клоков.

Клокова, как и многих передовых русских людей, интересовал вопрос о морском пути из Атлантического и Тихого океанов к устьям сибирских рек, впадающих в Северный Ледовитый океан.

Еще великий Ломоносов указал на этот путь в своем труде «Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию», изданном в 1763 г. Здесь мы находим пророческие слова: «Северный океан есть пространное поле, где усугубиться могут Российская слава, соединенная с беспримерною пользою через изобретение восточно-северного мореплавания в Индию и Америку».

Познакомившись с проектом Пахтусова, Клоков понял, что имеет дело с недюжинным человеком, прекрасно знающим морское дело и всесторонне изучившим вопрос о возможности плавания в Карском море. Клоков решил помочь Пахтусову в осуществлении его проекта. Но он считал, что нельзя ограничиваться только лишь исследованием восточного берега Новой Земли. Главной целью такой экспедиции, по мнению Клокова, должно быть изучение морского пути из Архангельска через Маточкин Шар в Карское море к устью реки Енисея. Исследование восточного побережья ставилось второй задачей.

После обсуждения с Клоковым всех мероприятий Пахтусов разработал новый план. Экспедиция снаряжалась на трех судах. Первое судно – шхуна – должно было пересечь Баренцево море, далее через пролив Маточкин Шар, выйти в Карское море и взять курс к устью Енисея. Экипажу второго судна – небольшого карбаса – предстояло заниматься исследованием восточного побережья Новой Земли и в случае необходимости оказать помощь первому судну, встретившись с ним у восточного устья Маточкина Шара. Третье судно – грузовая ладья – направлялось для устройства ряда факторий и становищ с лоцманами на островах Кузькином, Белом и Вайгаче, а также в Маточкином Шаре и в Карской губе.

Выполнение такого обширного плана требовало больших затрат.

Авторы проекта отлично понимали, что правительство в финансовом отношении их не поддержит. Пахтусов располагал только небольшим штурманским жалованьем, Клоков мог вложить в дело две тысячи рублей. Этих средств было далеко не достаточно.

Тогда Клоков решил привлечь к участию в снаряжении экспедиции архангельского купца Брандта, владельца больших лесных и рыбных промыслов и судостроительной верфи, желавшего расширить свои торговые операции.

Клоков и Брандт заключили «договор товарищества» по снаряжению экспедиции к устью Енисея и берегам Новой Земли.

Пользуясь своими связями в Петербурге, Клоков выхлопотал Пахтусову 2-летний отпуск с разрешением на отъезд в экспедицию и получение жалованья от частной компании. Командиром второго судна пригласили лейтенанта Кротова.

Суда для экспедиции строились одновременно на двух верфях: карбас на верфи Брандта, а шхуна на верфи Амосова. Постройкой шхуны занимался известный в то время кораблестроитель Ершов, а карбас сооружался по проекту и под руководством самого Пахтусова.

Образцом для своего судна Пахтусов взял пустозерский промысловый карбас. Его мореходные качества Пахтусов по достоинству оценил еще во время экспедиций на Печору. Карбас имел около 13 метров в длину, в ширину 4, глубина трюма достигала 2 метров.

В кормовой и носовой частях судна имелись каюты, середина судна оставалась открытой. Пахтусов сделал особое приспособление для защиты от воды; к бортам карбаса были прикреплены брезенты, которые растягивались на рейках над трюмом. Брезенты заходили один на другой и во время шторма надежно предохраняли трюм от морской воды. В хорошую погоду брезент для проветривания трюма скатывался и укладывался вдоль бортов.

Пахтусов позаботился и о подборе продуктов для предстоящего путешествия. Чтобы избежать цынги, этого бича полярных экспедиций, он наряду с солониной, мукой и разными крупами взял квашеную капусту, соленые огурцы, сушеные овощи и ягоды.

В хлопотах и сборах быстро прошла весна. Наступило короткое северное лето.

В июне оба судна были спущены на воду.

На носу карбаса красовалась свежая надпись «Новая Земля», а на шхуне – «Енисей». Так названия судов указывали конечную цель плавания каждого из них.

Экипаж «Новой Земли» состоял, кроме самого Пахтусова, из его помощника – штурманского кондуктора Николая Крапивина, боцмана Василия Федотова и семи промышленников, служивших в качестве матросов.

На шхуне «Енисей» находились: командир – лейтенант Кротов, его помощник – подпоручик корпуса штурманов Казаков и также 7 матросов.

1 августа 1832 года (по ст. стилю) «Енисей» и «Новая Земля» поставили паруса и покинули Архангельск,

От Архангельска до Канина Носа оба судна шли вместе. Дальше их пути расходились: Кротов взял курс на север, держа к Маточкину Шару, а Пахтусов пошел к южному берегу Новой Земли.

Когда карбас проходил остров Колгуев, налетел сильный шторм, но маленькое судно стойко выдержало натиск бури.

Шторм нагнал льды. На следующий день «Новая Земля» в густом тумане пробиралась по разводьям между ледяными полями. К вечеру туман рассеялся, на горизонте открылся берег Навой Земли. 12 августа Пахтусов поставил карбас на якорь в губе Широчихе.

Простояв вследствие неблагоприятного ветра в Широчихе сутки, Пахтусов повел судно к острову Бритвину, откуда он решил начать морскую опись.

При тех условиях, в которых находилась экспедиция Пахтусова, морская опись являлась сложным и трудным делом. Нужно было удерживать судно на определенном курсе, с которого его сбивали волнение, лед, ветер и течение. Постоянное лавирование осложняло напряженную работу Пахтусова и Крапивина. С палубы маленького карбаса, крайне неустойчивого даже при слабой волне, они определяли направления на все приметные точки берега и наносили их на планшет. Всеми средствами приходилось защищать планшет от тумана, дождя и снега, иначе влага могла уничтожить нанесенный с громадным трудом тонкий контур берега.

Боцман Федотов с матросами ручным лотом вел измерение глубин. Мокрый линь лота мгновенно покрывался на ветру льдом, мерзли даже привычные поморские руки. Но все же на планшете росли длинные ряды цифр, указывающих глубины заливов и проливов; они обеспечивали безопасность плавания будущих путешественников.

В тех местах, где требовалась более детальная съемка, Пахтусов или Крапивин с 2-3 матросами высаживались на берег и вели топографическую съемку.

Все больше и больше деталей появлялось на планшетах. Но береговую линию надо «закрепить», определив точно долготу и широту отдельных точек. Опять высаживался на берег Пахтусов и с помощью секстана в полдень определял высоту солнца, а ночью – время прохождения через меридиан наиболее ярких звезд или высоту луны. На месте произведенных наблюдений устанавливался высокий столб или большой серый крест – «астрономический пункт». Одновременно Пахтусов специальным прибором – деклинатором – определял магнитное склонение, т. е. угол отклонения магнитной стрелки компаса от географического меридиана. Этот угол бывает весьма различен для каждой точки земного шара.

Моряку, кроме карты, нужна еще и лоция – описание моря и берегов, изображенных на карте. В лоции приводятся данные о строении берегов, зарисовки характерных видов берега с моря, сведения о ветрах, течениях, температурах, о грунтах на дне заливов и бухт, об особенностях якорных стоянок.

Все эти данные собирались Пахтусовым во время морской описи, и ничто не ускользало от его зоркого взгляда. Так был собран богатый материал для будущей лоции этих мест, который не утратил своей ценности и в настоящее время. Только шторм и туман, дождь или снегопад прерывали эту кропотливую, тяжелую работу, позволяя немного отдохнуть изнуренным людям. Но у штурвала всегда бодрствовал Пахтусов или его верный помощник Крапивин. Все свободные от съемки и вахты часы уходили на обработку астрономических наблюдений, топографических отсчетов в крошечной каютке при мерцающем свете жировика (жировик – глиняная плошка, наполненная жиром морского зверя, в который опущен горящий фитиль).

Продвигаясь вдоль южного берега Новой Земли на восток, Пахтусов последовательно описал Петуховский Шар, Никольский Шар, Большой Олений остров и Кусову Землю.

Погода мало благоприятствовала гидрографическим работам: штормы сменялись туманами, часто шел дождь; только в отдельные часы, отличавшиеся хорошей видимостью, можно было производить опись. Неоднократно льды затирали на несколько дней карбас, угрожая раздавить его борта.

«Частые неудачи в описи от туманов и дождей и большей частью от льдов делали положение наше, – записал Пахтусов в своем дневнике, – для меня несносным. Мысль, что, несмотря на раннее время, придется нам зимовать, не увидев восточного берега, меня крайне беспокоила. Только примеры предшествовавших экспедиций в полярные страны несколько ободряли меня. Я знал, что и в позднюю осень Карские ворота бывают иногда чисты от льда».

Исследуя южное побережье, Пахтусов зашел в губу Каменку. Здесь он обнаружил ветхую избу, а подле нее серый крест и две могилы. По надписи на кресте Пахтусов узнал, что зимовал в губе в 1759 году промышленник Иванов.

Губа Каменка казалась хорошей стоянкой для карбаса. Изба после ремонта могла стать пригодной для жилья, плавник, в большом количестве лежавший на берегу, обеспечивал топливо. Нельзя было найти места более удобного для зимовки, неизбежность которой с каждым днем становилась все очевидней.

Пахтусов решил продолжать опись берегов вблизи губы Каменки, а в те дни, когда погода мешала вести работы, заниматься починкой избы, чтобы не остаться на зиму без убежища.

На редкость скверная погода продолжалась: часто шли дожди, падал мокрый снег, люди промокали до костей, одежду сушить было негде. Почти все болели ревматизмом, но моряки не падали духом; их подбодрила неожиданная удача – встретилось громадное стадо оленей, и свежее мясо трех убитых животных восстановило силы команды.

После 11 дней напряженной работы была готова построенная почти заново из плавника изба размером 4х4 м; в высоту она имела около 2 м. Крышу сделали из бревен, поверх которых положили толстый слой гравия. Пазы проконопатили мхом. Из привезенных кирпичей сложили печь, а вдоль стен настлали нары. Рядом с избой срубили маленькую баню и обе постройки соединили общими сенями-коридором.

Зима между тем быстро вступила в свои права: температура воздуха упала до –15°, губа замерзла. Море до горизонта закрылось льдом. Карбас вытащили на берег и прочно укрепили.

С 18 сентября Пахтусов начал систематические метеорологические наблюдения: каждые 2 часа измерялось атмосферное давление, температура воздуха и подробно записывалось состояние погоды. Это были первые метеорологические наблюдения на Новой Земле.

В половине ноября солнце совсем зашло за горизонт; точную дату начала полярной ночи Пахтусов определить не смог из-за туманной погоды. К этому времени температура понизилась до –32°. Перешли на зимнее положение: окна в избе забили досками, а для освещения день и ночь жгли жировик.

Пахтусов составил расписание занятий на каждый день и строго следил, чтобы люди не сидели без дела и не спали сверх установленного для сна времени. Еженедельно топили баню. Но самый дом, к большому огорчению Пахтусова, оказался очень сырым. Из мха в пазах стен прорастала трава. Некоторые стебли достигали 8 дюймов длины. «Во время пребывания нашего на Новой Земле, – писал Пахтусов в дневнике, – мы на берегах не видали зелени, да и впоследствии не случалось видеть такой большой и свежей, как на стенах нашей избы. Однако мы не могли радоваться превращению избы в оранжерею и, по возможности, старались очищать стены от этого украшения».

Теснота помещения, спертый влажный воздух способствовали заболеваниям. К весне было трое больных, а на недомогание жаловались почти все. Пагубно сказывалось на здоровье однообразие пищи. Пахтусов и его спутники недооценивали полезные свойства свежего медвежьего мяса и, несмотря на то, что медведи подходили к избе очень часто, они только отпугивали их. Зато много времени уделялось охоте на песцов. По берегу были расставлены самодельные ловушки – кулемки, или пасти. Частые прогулки для осмотра ловушек были очень полезны, и Пахтусов поощрял эту охоту.

Пахтусов и Крапивин зимой обрабатывали материалы съемки и описи. На планшетах появились острова Крапивина, мыс Федотова в бухте Крапивина, названный в честь боцмана карбаса. Пахтусов вспоминал прежних сослуживцев по Беломорским экспедициям и их именами называл мысы, проливы и острова.

Наступил новый 1833 год. Солнце впервые появилось 9 января – полярная ночь продолжалась в Каменке 65 суток. Но только в первых числах апреля Пахтусов мог возобновить топографические работы.

Стояла тихая морозная погода, солнце светило круглые сутки. Изумительная прозрачность воздуха способствовала успеху топографических работ. Но арктическая природа и теперь создавала препятствия. Под лучами полярного солнца ослепительно блестел снег. Глаза воспалялись, слезились, острая боль мешала наблюдениям. Пахтусов и его матросы были поражены «снежной слепотой». Очки с темными стеклами тогда еще не применялись Пахтусов и его спутники чернили сажей прилегающие к глазам части лица. Моряки вернулись в Каменку полуослепшими, но намеченную работу в губе Логиновой и Никольском Шаре выполнили.

Отдохнув и оправившись от снежной слепоты, Пахтусов ушел на съемку островов за Никольским Шаром, а Крапивину поручил опись губы Каменки и островов, лежащих к востоку от нее.

На пути к Никольскому Шару Пахтусов открыл большой залив, глубоко врезавшийся в сушу за губой Логинова. В честь своего начальника по Беломорской экспедиции и учителя, так много давшего молодому штурмануг Пахтусов назвал новый залив именем Рейнеке.

В заливе Рейнеке партия Пахтусова попала в сильную пургу. Трое суток лежали моряки в снежном сугробе.

Вернувшись в Каменку, Пахтусов узнал о смерти боцмана Федотова. Спустя несколько дней умер матрос Подгорский. Число больных с каждым днем увеличивалось. К счастью, прилет птиц изменил стол зимовщиков. Охота дала свежее мясо, и здоровье команды стало улучшаться.

После основательного отдыха Пахтусов 30 мая вышел в новый поход, теперь уже по берегу Карского моря на север.

Съемку начали от приметного, далеко вдающегося в море высокого мыса, который Пахтусов назвал именем тогдашнего морского министра – Меншикова. К северу от мыса Меншикова Пахтусов около устья небольшой речки нашел остатки зимовья. Надпись на кресте гласила: «1827 Пустозерский крестьянин Иван Михайлов Корепанов поставил на реке Кумже». С этим промышленником Пахтусов был знаком еще на Печоре. Он нанес на свой планшет название реки, данное смелым промышленником.

Неожиданно нагрянула весна – началось интенсивное таяние снега. Обратный путь на зимовку оказался настолько трудным, что в Каменку путешественники прибыли в полном изнеможении.

Приближалась пора покидать зимовку. Пахтусов начал готовиться к продолжению экспедиции.

Прежде всего следовало похоронить умерших зимой матросов, трупы которых лежали в снежном забое.

Второй заботой Пахтусова явилось пополнение запасов свежего мяса. Он организовал большую охоту на гусей и гаг: птицы линяли, и их можно было бить палками. Одновременно путешественники ремонтировали карбас и шлюпки.

Море совершенно очистилось от льда, но все заливы, в том числе и губа Каменка, были еще скованы льдами.

Приказав Крапивину при первой возможности спустить на воду карбас и следовать вдоль берега на север, Пахтусов с двумя матросами на маленькой шлюпке поплыл 25 июня к реке Кумже. От этой реки штурман повел дальнейшую опись.

Берега изменили свой характер. Начиналась холмистая равнина, сильно изрезанная потоками, которые вблизи берега объединялись в значительные реки, впадавшие в море. Реки Пахтусов назвал именами штурманов-сослуживцев Колодкина и Казакова, и Бутакова – преподавателя Кронштадтского штурманского училища.

Почти 60 морских миль проплыл Пахтусов к северу, когда перед ним открылось устье еще одной реки. Внимание моряков привлекли бревна, в большом количестве лежавшие на берегу. Высадившись со шлюпки, Пахтусов обнаружил развалины двух изб, среди которых лежал громадный серый крест. Затейливая резьба покрывала его: здесь было изображение стрел или копий и мертвой головы. С большим трудом удалось прочитать попорченную годами надпись, сделанную славянской вязью: «поставили сей животворящий крест на поклонение православным христианам зимовщики 12 человек кормщик Савва Ф...анов на Новой Земле по праву сторону Кусова носа»

На большой перекладине креста было вырезано: «ЗСН оду июля 9 дня»

Расшифровывая надпись, Пахтусов пришел к выводу, что крест поставлен в 1742 году. Примерно в это время совершал свое плавание вокруг Новой Земли, мимо мыса Доходы (мыс Желания) Савва Лошкин. Пахтусов решил, что он нашел зимовку знаменитого помора.

«Хотя предание, – пишет в своем дневнике Пахтусов, – называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии – Лошкин и Феофанов, или вырезавший надпись на кресте из уважения к своему кормщику назвал его по отчеству «Феофановым».

Реку Пахтусов назвал Саввиной. Он провел здесь два дня, ожидая карбас, но, видимо, что-то задерживало Крапивина. Между тем продовольствие у Пахтусова подходило к концу и дальше идти он не мог. Пришлось повернуть обратно в Каменку.

11 июля Пахтусов окончательно простился с зимовьем, где прожил 297 дней.

В избе оставили записку в бутылке, полпуда печеного хлеба, муки, огниво и немного дров.

В Карское море Пахтусов пришел после семидневной борьбы со льдами и встречными ветрами. Прерванную опись берега он возобновил от бухты Саввина.

К северу от реки Саввиной холмы сменились горами, на их склонах и вершинах лежал снег. Вскоре открыли большой залив, в который впадала довольно широкая река. «Залив и река Абросимова»... – записал на планшете Пахтусов, отдавая дань уважения своему преподавателю навигации.

Сильный шторм заставил Пахтусова укрыться во врезавшемся глубоко в горный массив заливе, которому Пахтусов присвоил имя Ф. П. Литке. Переждав шторм, Пахтусов повел свое судно дальше.

Все выше и выше поднимались горы Новой Земли. Берега отвесными скалами обрывались в море. Тремя расположенными друг за другом глубокими и узкими заливами море как бы оттеснило горы. Заливы были покрыты льдом, и Пахтусов не мог войти ни в один из них. Первый залив он назвал в честь генерал-гидрографа Шуберта, а следующие два – именами людей, без помощи которых экспедиция не могла бы состояться. Заливы Брандта и Клокова служат памятниками этим друзьям Пахтусова. Одноименные мысы открывают входы в заливы.

Далее берег круто повернул на северо-запад, и за новым скалистым мысом перед Пахтусовым открылся пролив Маточкин Шар.

Свободное от льдов Карское море лежало перед Пахтусовым, но вид его не радовал неутомимого исследователя. О дальнейших работах не приходилось и думать. Из шести человек команды здоровых было только двое.

«Мне было и жаль, и совестно оставить берега, – писал Пахтусов, – никем не осмотренные, еще в такое время, когда они начинают очищаться от льда. Мне, конечно, могут поставить это в вину, но, со своей стороны, в оправдание, я имею не менее важные причины. Идти далее к северу, значит решиться на вторую зимовку, а мы не имели ни провизии, ни физических сил, необходимых для такого предприятия, хотя духом и были бодры. Статься может, что мне удалось бы пройти к северу миль двадцать или более для обзора хотя части Северного острова Новой Земли, но как удалось бы оттуда воротиться или устроить зимовье? Вот вопрос. И эта зима, по всем вероятностям, была бы последнею если не для всех нас, то для большей части моих товарищей... Пусть обвиняют меня в робости, но для исполнения своих, хотя и полезных, намерений, я не хотел быть виновником гибели моих спутников... Я решился на обратный путь».

Так записывал в дневник Пахтусов свои горькие мысли, возникшие у него в то время, когда он стоял на высоком обрывистом мысу, открывавшем вход в Маточкин Шар. Мыс Рок – назвал его Пахтусов, сетуя на свою судьбу, заставившую его повернуть корабль обратно.

Где же шхуна «Енисей»? Почему лейтенант Кротов нигде не поставил приметного знака, который указывал бы на его пребывание в Маточкином Шаре? Эти вопросы все больше волновали Пахтусова и Крапивина после того, как, пройдя проливом до Баренцева моря и тщательно осмотрев все приметные места, они нигде не обнаружили следов пребывания шхуны «Енисей».

Определив астрономический пункт в западном устье пролива, Пахтусов 19 августа направил карбас на юг.

Выдержав сравнительно благополучно в Баренцовом море два сильных шторма, Пахтусов убедился в ненадежном состоянии карбаса. Он не решился на далекий путь в Архангельск, а направился в Печору к Пустозерску.

В Печорской губе путешественников опять настиг шторм. Карбас выкинуло на мель, стало бить о грунт и заливать волнами. Наступил критический момент. Пахтусов принужден был оставить судно и спасаться на близкий берег, взяв с карбаса только инструменты и записи – результат годовой работы.

Первый приют потерпевшие крушение нашли у местных жителей. Едва шторм утих, Пахтусов направил людей для спасения бота и остатков продовольствия.

13 октября, передав команду Крапивину, Пахтусов выехал на оленях через тундру в Архангельск. Штурман очень спешил, у него уже был готов план новой экспедиции для завершения начатой работы.

Дорога заняла много времени: ненцы еще не стали на зимние стойбища, и каждую новую подставу оленей приходилось долго разыскивать по тундре. Только в декабре добрался Пахтусов до Архангельска.

Здесь Пахтусова давно уже ожидал Клоков. Несколько дней длился рассказ штурмана о его путешествии. Оба остались довольны результатами экспедиции. Только судьба шхуны «Енисей» сильно тревожила их: никаких известий от Кротова не было и в Архангельске.

Написав в кратчайший срок свой отчет, Пахтусов отправился в Петербург, где представил генерал-гидрографу все материалы по морской описи, выполненной на Новой Земле, а также проект новой экспедиции на восточное побережье теперь уже Северного острова. В Управлении к Пахтусову отнеслись с полным вниманием. Его первая экспедиция рассеяла предубеждение против возможности плавания в Карском море.

Зиму 1833-1834 года Пахтусов провел в Петербурге, готовясь к новой экспедиции.

В предстоящую навигацию Пахтусов предполагал выйти в плавание к Новой Земле на двух судах, стать на зимовку в западной части Маточкина Шара, а затем закончить опись пролива и восточного побережья Северного острова Новой Земли. В задачу экспедиции входило также достижение северо-восточной оконечности Новой Земли – мыса Желания. Этот план был утвержден.

Пахтусов подготовлял для предстоящей экспедиции инструменты и материалы и одновременно усиленно занимался пополнением своего образования, главным образом по минералогии, геологии, ботанике и зоологии. В Петербурге он встречался со многими учеными. Особенно интересны были встречи со знаменитым географом и натуралистом академиком Карлом Максимовичем Бэром, решившим под влиянием рассказов Пахтусова посетить Новую Землю. Здесь же Пахтусов познакомился с новым своим помощником, штурманским кондуктором Августом Карловичем Циволько.

В Архангельске тем временем строили шхуну и карбас; Пахтусов назвал их в память своих товарищей по первой экспедиции, по-видимому, погибших, «Кротов» и «Казаков».

Экипаж каждого судна состоял из 7 человек, кроме того, на шхуне «Кротов» находился фельдшер Чупов. Провизии взяли на 16 месяцев; запаслись творогом и сушеной телятиной, что было нововведением в снабжении полярных экспедиций. Доставку срубов избы, бани и амбара возложили на зафрахтованную частную ладью.

24 июля 1834 года оба судна покинули Архангельск. Шхуну «Кротов» вел Пахтусов, а карбас «Казаков» кондуктор Циволько. Штили и слабые ветры задерживали их ход, и только 3 августа экспедиция обогнула Канин Нос.

В ночь на 9 августа суда экспедиции вошли в густой туман и потеряли друг друга из виду.

На другой день перед Пахтусовым открылся берег Новой Земли. Как и в прошлом году, он вышел к губе Широчихе, здесь «Кротов» стал на якорь до следующего дня.

Утром Пахтусов повел шхуну вдоль западного берега, начав работу по его описи. Зайдя в Костин Шар, Пахтусов узнал от стоявших здесь промышленников, что недавно через пролив прошел Циволько.

От них он получил известие, что на берегу губы Серебрянки промышленники видели обломки судна, описание которых заставляло предполагать, что они принадлежат пропавшей без вести в прошлом году шхуне «Енисей».

У мыса Бритвина «Кротов» догнал карбас «Казаков», и 26 августа отряд Пахтусова вошел в Маточкин Шар. На другой день, произведя магнитные и астрономические наблюдения в устье реки Маточки, Пахтусов повел оба корабля по проливу к Карскому морю. Однако пройти через забитый льдами пролив оказалось невозможным. После совещания с Циволько Пахтусов решил вернуться назад и готовиться к зимовке в западном устье пролива. Место для зимовки выбрали в небольшой бухточке при впадении реки Чиракиной. Зафрахтованная в Архангельске для доставки срубов ладья не пришла – путешественникам пришлось самим строить избу из плавника.

Избу срубили из двух отделений. Большее, длиной 6,5 м и шириной 5,2 м, отвели для матросов. В меньшей поместились Пахтусов, Циволько и фельдшер Чупов. На матросской половине сложили русскую печь, в малой – установили судовой камелек. Рядом с жилым домом поставили баню и соединили обе постройки коридором, который в то же время служил складом.

«Это помещение, – писал Пахтусов в своем дневнике, – казалось мне прекрасною квартирою в сравнении с жилищем прошлой зимовки». Шхуну и карбас ввели в устье речки и поставили на мелководье.

Новоселье справили 5 октября. Погода была уже зимняя, но устойчивого снежного покрова еще не было – частые оттепели при западных ветрах сгоняли снег.

Температура воздуха в Маточкином Шаре была несколько выше, чем в Каменке – сказывалось влияние более теплого Баренцева моря.

Так же, как и в прошлую зимовку, Пахтусов совместно с Циволько и Чуповым вел систематические метеорологические наблюдения. Пахтусов установил строгий режим: команда вставала в 4 часа утра, ложилась спать в 10 часов вечера. Он ввел обязательные ежедневные работы, прогулки, осмотры капканов для песцов. «В это скучное время, чтобы доставить служителям моцион, – рассказывает Чупов, – начальник приказал повесить в служительской избе двухпудовую балластину на блоках для поднимания оной перед обедом и ужином. Это было ими исполняемо ежедневно с охотой несколько раз».

Заведывание столом Пахтусов поручил фельдшеру Чупову, который следил за разнообразием пищи.

Однако заболеваний не удалось предотвратить. Чупов справедливо объяснял это сыростью избы, которую путешественники вынуждены были построить из мокрого плавника. «Со 2 февраля, – писал Чупов в своих заметках, – наша жизнь в избе стала положительно несносною. Ежедневные сильные метели задерживали выход нам на свежий воздух. Даже коридор наполнен был снегом. Одежда, бывшая на нас, от постоянной сырости начала преть. В таковой же одежде и спать ложились. С потолка и стен текло постоянно».

В довершение несчастья захворал и сам Пахтусов. Он испытывал общее недомогание, а временами жаловался на ревматические боли. Пахтусов боролся с болезнью, заставляя себя ежедневно заниматься физическим трудом, но улучшения здоровья не было.

Хотя полярная ночь в Маточкином Шаре и кончилась 19 января, но зимовщики увидели солнце лишь через две недели: мешали горы. В феврале началось резкое понижение температуры, термометр неоднократно опускался до –30°С. Такая холодная погода держалась до конца марта, внезапно сменившись оттепелью с дождем. Однако через 3 дня вновь наступили сильные морозы.

Дождавшись относительного потепления, Пахтусов нанес на карту оба берега западного устья пролива. После этого он решил произвести опись всего пролива и восточного берега Северного острова.

Пахтусов, еще больной, взял на себя работы в проливе, а опись восточного берега поручил Циволько.

2 апреля обе группы покинули зимовку. Пройдя по льду пролива, они три дня отдыхали на мысе Дровяном, где Пахтусов проводил астрономические наблюдения.

8 апреля отряды достигли мыса Рок в восточном устье пролива. Здесь партии расстались. Циволько пошел на север вдоль берега, а Пахтусов направился обратно по проливу с описью.

Вернувшись на зимовку и обработав все записи, Пахтусов убедился в прекрасной согласованности своей съемки с картой Розмыслова.

В ожидании Циволько Пахтусов задумал описать западный берег острова от пролива до Малой Кармакульской губы и вернуться на зимовку через внутреннюю часть острова, по долинам рек Пуховой и Чиракиной. Осуществить этот план ему не удалось. Выйдя на берег Баренцева моря, Пахтусов увидел, что припай от берега оторван, море чисто от льда, а берег покрыт гололедом. При таких условиях невозможно было передвигаться по сильно пересеченной местности.

Пахтусов вернулся и решил для поездки к Кармакульской губе построить небольшую шлюпку.

С 1 мая вновь начались сильные метели. Серьезно беспокоила Пахтусова мысль о судьбе Циволько. 5 мая он послал навстречу Циволько небольшой отряд во главе с Чуповым. Но на другой день обе партии вернулись на зимовье.

Вид Циволько и его спутников красноречивее слов свидетельствовал о трудностях, перенесенных в пути. Все люди выглядели истощенными, с воспаленными от снежной слепоты глазами. Только жаркая баня и длительный сон в тепле вернули им силы.

После отдыха Циволько представил начальнику экспедиции подробный отчет о походе своего отряда к северу. На приложенном планшете была нанесена часть берега Северного острова от мыса Выходного.

Читая отчет и справляясь по планшету с маршрутом, Пахтусов ясно представил себе весь путь отряда Циволько с момента прощания у мыса Рок.

По мере продвижения отряда к северу берега острова становились все суровее и неприступнее. Горы обрывались в море утесами высотой в 200-300 метров. Вдоль берета держался припай, далее расстилалась чистая вода. Отряд Циволько пробирался по узкой ледяной полосе, а в тех местах, где припая не было совершенно, поднимался на крутые склоны берега.

Снег на поверхности льда начинал таять, во многих местах приходилось идти по колено в воде. Временами налетала пурга. Она держала людей в палатке по 2-3 дня. Отряд двигался вперед медленно, делая в сутки не более 10 километров.

За мысом Канкрина (Канкрин был в то время министром финансов) Циволька нанес на карту залив Незнаемый, открытый еще Розмысловым. В следующем заливе отряд встретил громадного белого медведя, и Циволька назвал этот залив Медвежьим.

Пройдя от мыса Выходного к северу 150 км, Циволько дошел до большого полуострова, которому он, страстный в душе музыкант, присвоил имя своего любимого композитора фон-Флотта. Далее пути на север не было. Припай кончился, и море, покрытое битым льдом, оказалось недоступным для береговой партии. Кроме того, запасы продовольствия были уже на исходе.

Циволька поставил на полуострове фон-Флотта крест с надписью: «Крест сей поставлен К. Ф. Ш. кондуктором Циволько, доходившем сюда с описью по льду 24 апреля 1835 года».

Обратный путь к зимовью занял 11 дней.

Теперь Пахтусову стало ясно, что берега Новой Земли на значительном протяжении в этом году свободны от льдов и дальнейшие работы по описи можно вести только с судов. Но выйти в море на шхуне Пахтусов не мог: не хватало экипажа. За время зимовки Пахтусов потерял четырех человек.

Стали готовить к плаванию «Казакова», одновременно заканчивая постройку шлюпки.

Пока шли работы, наступила весна, стаял снег, появилась зелень. Температура воздуха поднялась до 7°, а 16 июня даже до 10°. В этот день на зимовку явились нежданные гости: промышленники из Архангельска и старый приятель Пахтусова – кормщик Еремин. Гости добрались до зимовья пешком. Их суда стояли в соседних с Маточкиным Шаром бухтах, так как пролив был еще закрыт льдами.

30 июня лед вынесло из пролива. На другой день Пахтусов с Циволько на карбасе и шлюпке вышли в Баренцево море. На зимовке остался фельдшер Чупов с 3 матросами, из которых двое хворали.

Первым делом Пахтусов осмотрел губу Серебрянку. Здесь и в соседних заливах были найдены многочисленные остатки шхуны «Енисей». По-видимому, командир шхуны Кротов по ошибке принял Серебрянку за западный вход пролива, вошел в нее во время шторма и потерпел крушение на камнях, которыми изобилует эта губа. Весь экипаж злополучной шхуны погиб.

Из Серебрянки Пахтусов на «Казакове», а Циволько на шлюпке пошли дальше на север, но вскоре разошлись в тумане.

Через неделю Пахтусов стал на якорь у полуострова Адмиралтейства. Здесь путь преградили первые льды. В течение следующего дня удалось среди льдов пробраться до острова Берха в группе островов Горбовых, где встретились с Циволько.

Сильный напор льда заставил Пахтусова подойти к западному берегу острова под прикрытие стамухи. Однако льды и здесь настигли судно. «Казаков» не выдержал ледовых сжатий и начал тонуть. Пришлось спасаться на лед с тонущего корабля. Удалось спасти все инструменты, планшеты и немного продовольствия.

На двух уцелевших маленьких шлюпках потерпевшие крушение достигли острова Берха. Мыс Крушения – так назвал Пахтусов северный мыс этого острова. Впоследствии пролив, отделяющий остров Берха от острова Личутина, получил имя Пахтусова. На мысу Крушения путешественники раскинули лагерь.

Неожиданно на море показался парус. По сигналу судно подошло к острову – с большой радостью Пахтусов узнал ладью Еремина. Он договорился с Ереминым, что тот по окончании промысла доставит потерпевших крушение моряков в Маточкин Шар.

Пока Еремин промышлял моржей, Пахтусов и Циволько описали острова Горбовы, Южнокрестовые и Панкратьева, а также прилегающий берег Новой Земли. На обратном пути Пахтусов сделал промер и опись губы Южной Сульменевой.

9 августа моряки вернулись на зимовье. Через несколько дней Пахтусов отправился в Карское море заканчивать, опись Циволько.

Взяв с собою Чупова и 5 матросов, Пахтусов на карбасе промышленника Челузгина пошел по проливу на восток, пробился через ледовую перемычку и вышел в море.

В Карском море лед держался на некотором расстоянии от берега, оставляя между собой и берегом широкую полосу чистой воды. Пользуясь ею, исследуя подробно все заливы, не описанные Циволько, Пахтусов довел свой карбас до широты 74°24^/, где открыл группу островов, впоследствии названных островами Пахтусова.

Погода ухудшалась, ветер, изменивший свое направление, угрожал забить проход льдом и преградить судну путь. Это обстоятельство и к тому же позднее время заставили Пахтусова повернуть обратно, определив предварительно положение отдаленного мыса, названного им «Дальний». 1 сентября отряд вернулся в Маточкин Шар.

Через день вся флотилия судов промышленников, собравшаяся в Маточкином Шаре, вышла в море, направившись домой, на Большую Землю. Вместе с ними шел и Пахтусов на «Кротове», Циволько со своим экипажем находился на ладье Еремина.

По пути, в туманах Баренцева моря, суда разлучились, и Пахтусов прибыл в Архангельск 7 октября – раньше всех.

Едва успев составить краткие отчеты своей экспедиции, Пахтусов тяжело захворал, по определению врачей, нервной горячкой. Здоровье штурмана было настолько подорвано трудностями и лишениями, перенесенными им во время последних путешествий, что у него не хватило сил преодолеть болезнь. 7 ноября 1835 года в 6 часов вечера Петр Кузьмич Пахтусов скончался.

Ладья Еремина, на которой находился Циволько с остальными моряками, не успела дойти до Архангельска: Двина замерзла, и Еремин повел судно в Сумский посад, откуда Циволько добрался до Архангельска только 5 декабря.

На занесенном снегом Саломбальском кладбище над свежим могильным холмом оплакивал Циволько своего начальника и друга.

И теперь еще сохранилась могила Пахтусова со скромным памятником: громадный серый валун увенчан крестом и якорем, на отшлифованной передней стороне валуна вырезано изображение идущего под парусами бота. Ниже с трудом можно прочесть полу стертую временем надпись:

Корпуса штурманов подпоручик и Ковалер. Петр Кузьмин Пахтусов. Умер в 1835 году ноябр 7-го дня от роду 36-ть лет. От понесенных в походах трудов и Д. о… (Последние два слова стерты. По мнению современников, они означали «домашних огорчений»).

Петр Кузьмич Пахтусов отдал не только все свои силы, но и свою жизнь ради выполнения служебного долга.

Раз поставив себе цель, Пахтусов упорно и планомерно шел к ней. Обладая большим организаторским талантом и инициативой, Пахтусов не только руководил подчиненными, но и сам не покладая рук работал наравне со своими матросами, подавая им пример самоотверженного труда. В то же время Пахтусов неизменно заботился о своих людях. Здоровье, отдых, питание команды неизменно занимают особое место в планах и проектах экспедиций Пахтусова.

Только благодаря своей настойчивости и энергии Пахтусов за короткий срок выполнил на Новой Земле огромную работу. Ни одного дня не пропадало даром. Если нельзя было производить опись с судна, Пахтусов переходил на сушу. Когда недоступной становилась суша, Пахтусов шел на лед, но все время он продвигался вперед.

В результате работ экспедиций Пахтусова, на морских картах Новой Земли, вместо фантастического пунктира, появилось точно очерченное южное побережье от западного устья Петуховского Шара до губы Каменки. Отсюда впервые нанесенная на планшет линия восточного берега идет прямо на север, до острова Пахтусова.

Пахтусов заново, после Розмыслова, составил более точную карту Маточкина Шара, подробно засняв западное устье пролива.

Западное побережье Северного острова Новой Земли, для которого ранее были определены положения только нескольких пунктов, Пахтусов также нанес на карту до острова Панкратьева.

Чтобы «закрепить» береговую линию, Пахтусов производил многочисленные астрономические наблюдения для определения широты и долготы отдельных пунктов на побережье Новой Земли.

Пахтусов привез записи двухлетних метеорологических, магнитных и фенологических наблюдений и громадный материал для будущей лоции Баренцева и Карского морей. Это были первые научные данные о Новой Земле.

Почему все-таки, несмотря на такую энергию и настойчивость, Пахтусову не удалось обойти вокруг всей Новой Земли или достигнуть северной ее оконечности?

Позднее, когда в результате систематических планомерных работ, проведенных советскими учеными, стал известен ледовый режим арктических морей, выяснилось, что период 1820-1845 годов был крайне неблагоприятен в ледовом отношении. И сам Пахтусов, и его спутники совершали подвиги, на которые способен только русский человек. Но они обладали крайне ограниченными средствами для борьбы с суровой арктической природой. В этой борьбе погибли Пахтусов и многие из его спутников.

После смерти Пахтусова Циволько повез в Петербург материалы последней экспедиции. В Управлении генерал-гидрографа было решено продолжать на Новой Земле исследования. Начальником новой экспедиции назначили Циволько, как непосредственного помощника и продолжателя дела Пахтусова. Вследствие бюрократических проволочек экспедиция состоялась только через год.

Командуя шхуной «Кротов», Циволько в 1837 году провел работы в Маточкином Шаре и Костином Шаре.

На борту шхуны находился академик Бэр – первый естествоиспытатель, побывавший на Новой Земле со своими помощниками Леманом и Филипповым, а также художник Редер, написавший ряд прекрасных пейзажей Новой Земли.

В следующем, 1838 году Циволько со своим помощником прапорщиком Моисеевым на двух шхунах «Новая Земля» и «Шпицберген» вновь пришел к знакомым берегам. Экспедиция зимовала в губе Мелкой. Зимовка была тяжелой, цинга унесла 9 человек, в том числе и самого Циволько.

Потеряв половину состава экспедиции, Моисеев все же неоднократно пытался пройти до северной оконечности Новой Земли. Путь ему преграждали льды.

После возвращения Моисеева гидрографические работы у берегов Новой Земли были прекращены до 1872 года.

Однако Пахтусов и его труды не были забыты.

Дневники Пахтусова были изданы Гидрографическим департаментом в полном объеме, со всеми проектами, планами и перепиской.

Современники ценили настойчивость и мужество смелого исследователя полярных стран. О его экспедициях подробно писали в газетах и журналах. Многие выдающиеся деятели и ученые были знакомы с Петром Кузьмичом.

Великий писатель Н. А. Некрасов вспоминает Пахтусова в романе «Три страны света» словами одного из героев этого романа, промышленника Антипа Хребтова: «Зимовали мы там, много холоду и голоду потерпели, много горя видели, нечего таить, и народу немало потеряли, да и сам Петр Кузьмич... уж на что крепок был и духом бодрился, а не выдержал: как вернулся, через месяц Богу душу отдал...

– О каком Петре Кузьмиче говоришь ты? – сказал Каютин.

– А Пахтусов, Петр Кузьмич, – отвечал Антип. – Я с «им в ту сторону ходил. Вот была душа, так душа! Чай, другой такой и на свете нет...»

Когда в 1875 году исполнилось 40 лет со дня смерти Пахтусова, военные штурманы решили на свои средства соорудить ему памятник. Средства на это собирались путем отчисления одного процента из берегового жалованья штурманов военного флота в течение 9 лет, когда, наконец, была собрана необходимая сумма.

Памятник, сооруженный по проекту скульптора Н. И. Лаврецкого, был торжественно открыт 31 октября 1886 года.

В память о Петре Кузьмиче было названо гидрографическое судно «Петр Пахтусов», группа островов в Карском море, становище на этих островах и пролив в Баренцевом море.

 

Список литературы

1. Рихтер Б. П. К. Пахтусов / Б. Рихтер. – Москва : Государственное издательство географической литературы, 1952. – 40 с.