Папанин Иван Дмитриевич

(1894-1986)

Папанин Иван Дмитриевич, советский полярный исследователь, родился 25 ноября 1894 г., умер 30 января 1986 г. После того как он провел ряд работ на Земле Франца-Иосифа и мысе Челюскин, ему было поручено руководство дрейфующей полярной станцией в Центральном полярном бассейне («Северный полюс 1»). Четыре тяжелых самолета под руководством полярного исследователя О. Ю. Шмидта, начавшие полет 21 мая 1937 г. с острова Рудольфа (Земля Франца-Иосифа), высадили участников экспедиции – П. П. Ширшова (гидробиолог), Е. К. Федорова (геофизик) и Э. Т. Кренкеля (радист) – вместе со всем их снаряжением (палатка, наблюдательная станция, радиостанция, запасы и т. д.) приблизительно в 20 км от полюса (89°25' с. ш. и 78°40' з. д.). Во время создания станции 42 человека находились на льдине около 3 км в окружности и 3 м толщиной.

6 июня самолеты стартовали в обратный полет. Льдина, образовавшая позднее треугольник с длиной сторон в 3-4 км, дрейфовала с переменной скоростью в южном направлении к Атлантике. 19 февраля 1938 г. после 274-дневного ледового дрейфа Папанин и его спутники были сняты с сильно подтаявшей льдины у восточного побережья Гренландии близ 70°46' с. ш. и 19°16' з. д. ледоколами «Таймыр» и «Мурман». Всего экспедиция прошла в дрейфе свыше 2 тыс. км.

Экспедицией Папанина были продолжены и существенно дополнены наблюдения Нансена над морскими течениями, ледовыми дрейфами и т. д. в центральной части Северного Ледовитого океана. В течение всего ледового дрейфа проводились постоянные измерения морских глубин: вблизи полюса измерили глубины 4290, 4374 и 4354 м, между 84 и 83° широты над подводным «порогом Нансена» – 3300–3500 м, вблизи Гренландии – 4220 м и, наконец, в гренландских прибрежных водах – около 200 м. Весьма ценным был вывод о том, что даже вблизи полюса имеются живые организмы. Измерения земного магнетизма и силы тяжести дали достоверные сведения о геофизических условиях в области дрейфа. Регулярные метеорологические наблюдения, результаты которых ежедневно передавались по радио через остров Рудольфа в международную службу погоды, привели к ценным выводам о структуре атмосферы и процессах, определяющих погоду Центральной Арктики. Эти передачи облегчили осуществление трансарктических полетов советских летчиков Чкалова и Громова, совершенных летом из Москвы в западную часть Соединенных Штатов (Портленд и Сан-Джасинто в Калифорнии, 9 тыс. и 10 тыс. км). Наблюдения экспедиции Папанина были продолжены в 1938-1940 гг. в восточной части Центрального Арктического бассейна экипажем ледокольного парохода «Седов». В его освобождении из льдов в начале 1940 г. Папанин принимал участие, будучи руководителем Главного управления Северного морского пути. С 1950 г. по образцу первой станции «Северный полюс» оборудовались все более лучшими вспомогательными средствами другие дрейфующие станции.

Папанин опубликовал дневник «Жизнь на льдине», 1938. Научные результаты были опубликованы под редакцией О. Ю. Шмидта в издании «Труды дрейфующей станции «Северный полюс»», 1940.

---

Восспоминания Эрнста Теодоровича Кренкеля о дрейфе станции «Северный полюс - 1».

Необходимость организации научно-исследовательской станции в районе Северного полюса вытекала из насущных потребностей науки и мореплавания в советском секторе Арктики.

По морям нашего сектора Арктики проходит кратчайший путь из европейской части России в Сибирь и Дальневосточный край. Путь морем от Санкт-Петербурга до Владивостока через Суэцкий канал составляет свыше 12600 миль, а по Северному морскому пути от Мурманска до Владивостока всего лишь 6230 миль, т. е. вдвое меньше. Важным преимуществом Северного морского пути является также то, что он пролегает по внутренним морям нашей страны и плавание по нему обеспечено от всякого вмешательства со стороны иностранных государств.

Освоение Северного морского пути в первой половине ХХ в. позволило доставлять в отдаленные и трудно доступные районы Крайнего Севера оборудование для новостроек и товары для зимовщиков и вывозить оттуда пушнину и полезные ископаемые. Из года в год увеличивался поток грузов. Веками скрытые в недрах Крайнего Севера богатства были поставлены на службу Родине.

Однако плавание по северным морям, большую часть года покрытым льдом, сопряжено с большими трудностями и риском. За три-четыре месяца короткой арктической навигации суда должны дойти до места назначения, разгрузиться, принять груз и вернуться в Архангельск или Владивосток. Малейшая задержка в пути влечет за собой тяжелые последствия. Корабль, остающийся в Северном Ледовитом океане на зиму, подвергается большим опасностям – он может быть увлечен дрейфом льдов на север и раздавлен.

Борьба за Северный морской путь – это борьба со льдом. По морям Арктики плавают мощные ледоколы и транспортные туда особой конструкции. Однако и они не всегда могут преодолеть толщу льдов. На помощь полярникам пришла наука, раскрывшая законы хаотического, на первый взгляд, движения необозримых ледяных полей Арктики.

Льды Северного Ледовитого океана создают огромный массив холодного арктического воздуха, который влияет на климат всего северного полушария и, в частности, на состояние льда на трассе Северного морского пути. Поэтому, чтобы знать погоду и состояние льда, на этой магистрали потребовалось создать десятки полярных станций для изучения метеорологического и ледового режима Арктики.

Первые полярные станции строились в устьях сибирских рек – в конечных пунктах следования морских транспортов, где происходили встречи речных и морских караванов, и обмен грузами. Теперь на месте этих станций выросли крупные северные порты. В годы первых сталинских пятилеток была создана целая сеть полярных станций на самых северных островах Северного Ледовитого океана.

Зимовщики полярных станций вели большую и кропотливую работу. Четыре раза в сутки со всех концов Арктики в Москву поступали сведения о погоде, движении льда и режиме моря. На основании этих сведений в марте-апреле каждого года, т. е. задолго до открытия навигации, ученые давали долгосрочные прогнозы состояния льда на всем протяжении Северного морского пути.

Из года в год прогнозы становились все более точными и очень помогали мореплавателям. В зависимости от предсказанного состояния льдов строился план морских перевозок. У наиболее тяжелых районов плавания стояли наготове мощные ледоколы и базировалась полярная авиация для дальних разведок и для проводки судов.

Несмотря на то, что зимовщики регулярно сообщали сводки результатов своих наблюдений и со временем накопились весьма обширные научные данные, вскрыть полностью режим арктических льдов не представлялось возможным. Действительно, синоптики ежедневно чертили свои изобары и изотермы, но они обрывались на последних полярных станциях, расположенных на Земле Франца-Иосифа, на Северной Земле, Новосибирских островах и острове Врангеля. О том, что творилось севернее их, можно было только строить предположения.

Экспедиции разных стран, побывавшие в районе полюса и на полюсе в начале XX в., установили лишь наличие в Центральном полярном бассейне больших океанических глубин и почти сплошного движущегося ледяного покрова, а также отсутствие в районе Северного полюса суши. Какова глубина океана на полюсе? Подвижен ли лед на самом полюсе и, если да, то откуда он происходит и куда уходит? Каков там режим погоды? Как зарождаются и проходят циклоны и антициклоны? Есть ли жизнь у Северного полюса? На все эти и многие другие вопросы иностранные экспедиции не ответили. Их предстояло разрешить советской науке.

Весной 1936 г. советским правительством был утвержден план экспедиции на Северный полюс, начальником ее был назначен О. Ю. Шмидт.

Закипела организационная работа. Определился личный состав будущей дрейфующей станции «Северный полюс». В нее вошли четыре человека. Начальником станции был назначен И. Д. Папанин, до этого в течение нескольких лет руководивший крупнейшими полярными станциями, научными работниками – гидробиолог и гидролог П. П. Ширшов, участник походов «Сибирякова» и «Челюскина», астроном и магнитолог Е. К. Федоров, не раз зимовавший вместе с Папаниным. Э. Т.Кренкеля утвердили радистом дрейфующей станции. К этому времени он имел немалый опыт работы на полярных радиостанциях Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли, а также на радиостанциях «Сибирякова», «Челюскина» и различных судов, плававших в Арктике. Весть о назначении на станцию «Северный полюс» застала его на очередной зимовке на Северной Земле.

В распоряжение экспедиции было выделено четыре тяжелых четырехмоторных самолета. Этот летный отряд возглавлял прославленный полярный летчик М. В. Водопьянов.

Маршрут предстоявшей экспедиции пролегал через Землю Франца-Иосифа. Необходимо было организовать на самом северном острове этого архипелага – острове Рудольфа – технически оснащенную базу для самолетов. Эта ответственная задача была поручена Папанину.

Летом 1936 г. из Архангельска к Земле Франца-Иосифа вышел ледокольный пароход «Русанов», имевший на борту все необходимое для постройки радиостанции и радиомаяка и большие запасы авиационного горючего, а также команду из двадцати человек, которой предстояло создать базу. Проливы архипелага были забиты льдом, и, когда «Русанов» достиг острова Рудольфа, оказалось, что остров со всех сторон окружен тяжелыми ледяными полями. Берега острова Рудольфа представляют собой отвесную ледяную стену высотой от десяти до двадцати метров. Лишь на западной стороне имеется узкая прибрежная полоса, и именно с этой стороны путь к острову преграждали особенно тяжелые льды. Было принято рискованное решение выгрузиться на лед на расстоянии около полутора миль от острова и тракторами доставить весь груз на остров. Круглые сутки велась эта тяжелая, напряженная работа. В любую минуту ветер мог привести в движение сплоченные ледяные поля. Но, несмотря на все трудности, задача была блестяще решена – на острове Рудольфа была создана прекрасно оборудованная база для экспедиции.

Осенью 1936 г. началась подготовка сложного хозяйства экспедиции.

Участники экспедиции основательно изучили всю литературу о попытках достижения полюса. Отмечали недостатки, с тем чтобы их не повторять, использовали правильные решения того или иного вопроса.

Основная трудность заключалась в необходимости ограничивать вес снаряжения. Каждый самолет мог взять две с половиной тонны груза, следовательно, вес всего нашего снаряжения не должен был превышать десяти тонн. Мы отказались от обычной деревянной или фанерной тары. Все имущество было упаковано в легкие водонепроницаемые мешки. Горючее (керосин и бензин) находилось в резиновых бурдюках.

Продовольственный вопрос был решен с помощью работников научно-исследовательского института питания. Полярники получили готовый обед на полтора года. Чтобы приготовить различные супы, каши и кисели, надо было только вскипятить воду и бросить в нее те или иные твердые как камень плитки. Имелись в порошке молоко и яйца. Копчености, паюсная икра, сладости – все это было в изобилии представлено в пайке. Чтобы в случае необходимости удобнее было перетаскивать продовольствие с льдины на льдину, а также чтобы уберечь его от сырости, оно было запаяно в легкие жестяные ящики с ручками. В каждой упаковке находился полный набор продуктов питания в количестве, достаточном для четырех человек на десять дней.

Особое внимание было уделено жилью. Каркас прямоугольной и прямостенной палатки был сделан из дюралюминиевых труб. На этот каркас надевались три покрышки: легкая парусиновая, затем огромное шелковое стеганое одеяло на гагачьем пуху и, наконец, тяжелый водонепроницаемый черный брезент. Черный цвет палатки помог бы в случае поисков обнаружить полярников на льду; кроме того, черное притягивает солнечные лучи, и они могли использовать солнечное тепло как даровое отопление.

Палатка была предельно маленькой. В ней помещались четыре койки, по две одна над другой, столик, стол с радиоаппаратурой и научные приборы.

Как писал Э. Т. Кренкель «мы имели полное оборудование метеорологической станции, актинометры (приборы для изучения солнечной радиации), приборы для определения силы тяжести, химическую лабораторию, самописцы, фото- и киноаппараты, – словом, все необходимое для исследования Северного полюса, причем рассчитанное для работы в условиях Арктики.

Самым тяжелым предметом была наша гидрологическая лебедка. При помощи этой лебедки нам предстояло измерить глубину океана на полюсе и взять пробу грунта. Кроме того, ежедневно надо было, проводить ряд гидрологических работ по обширной, заранее разработанной программе: определять глубины, грунт, температуры на различных горизонтах, брать пробы на различных глубинах для определения химического состава воды, вылавливать микроорганизмы и определять скорости течений на различных глубинах.

В создание лебедки было вложено много труда и инженерной мысли. Была сконструирована система пружинных рычагов, автоматически останавливавшая лебедку в тот момент, когда груз достигал дна океана.

Особенно важными были проблемы радиосвязи. В такой экспедиции, как наша, от уверенной связи с землей зависела жизнь ее участников. Если бы в какой-либо из дней дрейфа радио перестало передавать наши координаты, то это бы означало, что мы затерялись, как песчинки, в огромной пустыне Ледовитого океана. Вот почему наша рация должна была работать бесперебойно и безотказно и на морозе, и при резких перепадах температуры. Вес ее не должен был превышать 500 килограммов.

Постройка радиостанции была поручена коллективу одной из ленинградских радиолабораторий, имевшему большой опыт по созданию небольших коротковолновых станций. Ленинградцы блестяще справились с этой задачей. Аппаратура оказалась настолько надежной, что за девять месяцев работы мне ни разу не пришлось вскрывать станцию для устранения неисправностей. Радиус действия нашей радиостанции был равен тысяче километров (до опорной базы на острове Рудольфа).

Нам было ясно, что в качестве основного источника электроэнергии придется использовать ветер. Хотя ветровой режим района Северного полюса не был известен, трудно было предположить, что там могут быть длительные периоды полного безветрия. Но на всякий случай мы взяли с собой резервный бензиновый двигатель и ручную динамомашину.

Много тысяч советских людей вложили свой труд и умение в подготовку нашей экспедиции. Позднее, во время нашего дрейфа, распаковывая ящики с продовольствием и снаряжением, мы часто находили дружеские записки скромных тружеников, руками которых было создано все то, чем мы располагали. Это было дыхание родины, чувство локтя, поддерживавшее нас. И единственным достойным ответом на этот огромный труд могло быть лишь успешное проведение экспедиции.

Кроме подготовки снаряжения мы занимались и вопросами личной подготовки. Каждый из нас был специалистом в своей области, но нужно было добиться взаимозаменяемости. В особенности это касалось астрономических вычислений и радиосвязи. При всех условиях мы должны были иметь возможность определить свои координаты и передать их по радио на материк. Поэтому Ширшов и Папанин учились делать астрономические определения, а Федоров – обращаться с радиостанцией. Ширшов, кроме того, освоил в одной из московских больниц самые необходимые приемы оказания первой помощи при обмораживании, сердечном припадке, переломах и т. д.

Наконец, после многомесячной подготовки, все было готово. В феврале 1937 г. в уединенном месте под Москвой мы провели испытание всего нашего снаряжения в полевых условиях. Правда, нас доставили на место не самолеты, а грузовики, но зато все остальное было почти как на полюсе. Было холодно. Мы стояли у огромной груды вещей и могли рассчитывать только на свои силы и возможности.

Испытания всего нашего хозяйства, за мелкими исключениями, дали отличные результаты. Я имел все основания быть довольным своей радиостанцией, так как мне удалось установить связь со многими городами Советского Союза и с радиолюбителями других стран. Перекрытые расстояния намного превысили радиус действия нашей станции.

Весна 1937 г. была сырой и промозглой. Синоптики задерживали разрешение на вылет. Наконец, 20 марта самолеты стартовали на полюс.

Наш груз был отправлен в Архангельск поездом, с тем чтобы облегчить взлет самолетов с размокшего московского аэродрома.

Первая посадка была совершена в семидесяти километрах от Архангельска, в селе Холмогоры – на родине великого русского ученого М. В. Ломоносова. Рано утром мы были уже в Архангельске и вскоре на грузовиках вернулись в Холмогоры с грузом. Весна преследовала нас и в Архангельске. Только через неделю мы смогли вылететь дальше.

Наш летный отряд помимо экспедиционных машин располагал еще одним более легким самолетом, который шел несколько впереди основной группы воздушных кораблей. Летчик Головин просматривал трассу, давал сведения о погоде и состоянии аэродромов.

Следующая посадка была произведена на полярной станции Новой Земли в проливе Маточкин Шар. Это уже была настоящая Арктика. Зимовщики на собачьих упряжках лихо подкатывали бочки с горючим к самолетам.

На следующий день скорость ветра временами превышала 30 метров в секунду. Силой ветра проворачивались винты холодных моторов. Намертво закрепленные машины дрожали мелкой дрожью. Не обошлось без повреждений, но они были быстро устранены механиками.

Распрощавшись с полярниками станции Маточкин Шар, мы вылетели на остров Рудольфа. Морозная и малооблачная погода благоприятствовала полету. Около полуночи, при сияющем солнце и безоблачном небе, мы подошли к Земле Франца-Иосифа. Гористые острова уходили вдаль, в туманную дымку. Наконец открылся и остров Рудольфа Издалека он был похож на облако или туман и представлял собой совершенно ровный, геометрически правильный пологий ледяной купол.

На самой макушке ледяного купола мы увидели посадочный знак и дымовые сигналы. Видны были также дымки из труб двух пыхтящих тракторов. Вот когда мы в полной мере оценили подготовительную работу по организации базы. Посадка на самом северном острове нашей Родины ничем не отличалась от посадки на удобном, хорошо оборудованном аэродроме.

Нас с нетерпением ждали. Пока мы радостно здоровались с друзьями, тракторы деловито растаскивали наши самолеты по местам, где для них были приготовлены крепления. На куполе острова были сосредоточены запасы горючего для наших самолетов. Внизу, в теплых домах, нас ожидали парадный обед и чистые койки. На крыльце дома сидел большой белый медведь, на вытянутых вперед лапах он держал хлеб, соль и огромный железный ключ с надписью: «Ключ от Северного полюса». Как выяснилось, этот медведь был убит зимовщиками за несколько дней до нашего прибытия и заморожен в такой позе.

Остров Рудольфа, открытый в 1873 г., имел некогда мрачную славу. В конце прошлого и начале нынешнего века [ХХ-го] он служил исходной точкой многочисленных неудачных экспедиций к Северному полюсу. На нем до сих пор сохранились развалины строений прежних экспедиций.

Полюс не давался человеку. Путь к нему преграждал дрейфующий на юго-запад лед, встречную скорость которого путешественники, пользовавшиеся единственным видом полярного транспорта тех времен – собаками, – не могли преодолеть.

Мы изучили описания всех предпринятых ранее экспедиций и, естественно, делали сравнения. Самая богатая экспедиция на полюс располагала 102 собаками. У нас было четыре четырехмоторных самолета общей: мощностью в шестнадцать тысяч лошадиных сил. Большинство прежних экспедиций было организовано на частные средства, которых обычно не хватало на приобретение необходимого снаряжения с учетом всех могущих возникнуть осложнений. Радиосвязи не было и в помине. Наша экспедиция была вооружена всем лучшим, что могла дать страна. Радио позволяло нам ежечасно иметь связь с родиной, пославшей нас на полюс.

Целый месяц мы пробыли на острове Рудольфа. Еще раз было осмотрено и проверено все снаряжение. Синоптикам предстояло «выпустить» нас на полюс. Метеорологические сведения, которыми мы располагали, были более чем скудными. Приходилось прогнозировать погоду по сообщениям с острова Шпицбергена и полярных станций, расположенных значительно южнее. Это осложняло задачу. Центральная часть Арктического бассейна хранила вековое безмолвие.

Наконец, наступил долгожданный день. Мощный 60-сильный «Сталинец» доставил нас на купол острова. Руководство экспедиции решило сначала вылететь на полюс на одном самолете, организовать там посадочную площадку и затем вызвать остальные три самолета с грузом. Первым должен был лететь флагманский самолет Водопьянова. На борту его находилось тринадцать человек: экипаж самолета, начальник экспедиции О. Ю. Шмидт, кинооператор и наша четверка.

21 мая 1937 г. в 4 часа 50 минут дня предельно нагруженный самолет поднялся в воздух и, сделав два круга над базой, лег на курс.

Быстро скрылся из вида остров Рудольфа. Ледяной купол слился с общим фоном льда и неба. В начале пути под нами проплывали большие разводья и мелкобитый лед, но постепенно лед становился все более сплоченным и размеры полей возрастали. С самолета непрерывно наблюдали за характером ледяного покрова и фотографировали его.

Со сказочной быстротой мы пересекали невидимые пути прежних экспедиций. Здесь шел Нансен после неудачной попытки достичь Северного полюса. Здесь пролегал последний путь корабля Брусилова «Св. Анна», пропавшего без вести. Мы пролетели над могилами многих смельчаков, безуспешно штурмовавших Северный полюс. Это были страницы истории. И мы были горды тем, что нам, советским полярникам, предстояло открыть новую страницу истории завоевания Арктики.

Через шесть часов полета мы были над полюсом. Под нами белели все те же местами клубящиеся сплошные облака. Самолет, пробивая облачность, большими виражами пошел на снижение. Всех тревожила одна мысль: где нижняя граница облачности? А вдруг на полюсе туман и посадка невозможна?

И в этот момент в бортовой радиостанции замкнулись какие-то провода и радиограмма о том, что мы находимся над полюсом и идем на снижение, оборвалась на полуслове. Это было большим осложнением, но тогда нас больше всего волновала возможность посадки.

Лишь на высоте 200 метров под нами открылись ледяные поля Северного полюса. Теперь все зависело от мастерства Водопьянова. Чтобы посадить тяжелую машину на неподготовленную площадку, не зацепив ни одну торчащую льдину, требовалось большое искусство.

Толчок... Под крыльями проскакивают ощерившиеся льдины... Наконец машина встала. Мы высыпали на лед.

Грянуло «ура» в честь любимой Родины, и мы бросились в объятия друг к другу.

Полюс встретил нас не особенно ласково. Погода была далеко не майской: пятнадцать градусов мороза, противная поземка забивала одежду мельчайшим снегом, солнце едва просвечивало сквозь быстро несущиеся облака.

После первых минут радости и возбуждения каждый занялся своим делом. Федоров, установив свою аппаратуру, приступил к первому астрономическому определению. Надо было уточнить наши координаты. Я занялся срочной установкой своей радиостанции, так как у бортовой рации сгорел умформер, а связь с островом Рудольфа требовалась немедленно. Нетрудно было представить, что могли предполагать товарищи, оставшиеся на острове. Ведь связь с нами оборвалась буквально на полуслове.

К сожалению, с первым самолетом не удалось захватить всю нашу радиостанцию. С нами прибыла только аппаратура, необходимая для пуска станции и минимальной ее работы, всего один комплект аккумуляторов и небольшой двигатель для их зарядки. Непредвиденный выход из строя самолетной рации нарушил наш первоначальный план и нашу договоренность с радистами острова Рудольфа.

Установка и пуск станции заняли почти четыре часа. Наконец, в четвертом часу дня загудел маленький умформер нашей станции, но оказалось, что от долгого пребывания на морозе аккумуляторы сели. Потребовалось запустить бензиновый двигатель для зарядки аккумуляторов.

Проходит час за часом. Зарядка аккумуляторов, наши вызовы, затем слушание. Через полчаса опять зарядка, и все начинается сначала. Остров Рудольфа монотонно бубнит своим мощным радиомаяком. Там рассчитывали, что мы можем еще вернуться, и поэтому не выключали маяка. Это обстоятельство и помешало быстро установить связь: радиомаяк заглушал слабенькие сигналы нашего двадцативаттного передатчика.

Только в 21 час 30 мин. в эфире появились сигналы острова Рудольфа. С бешеной скоростью понеслись точки и тире нашего позывного. После первых минут радости и поздравлений перешли к делам. В шесть часов утра на остров Рудольфа ушла первая метеосводка:

«Северный полюс 22 мая 06 часов московского времени. Давление 761. Температура минус 12. Ветер 8 метров, западный (по гринвичскому меридиану), порывистый. Туман. Солнце просвечивает. Видимость 1 километр. Слабый снег».

Отныне синоптики могли давать достоверные сводки погоды на полюсе и составлять более точные прогнозы.

Вечер 23 мая принес нам огромную радость. Мы получили правительственную телеграмму за подписью товарищей Сталина, Молотова и других руководителей партии и правительства. Вот что было написано в телеграмме, оставшейся навсегда в памяти у тех, кто был тогда на далеком ледяном поле у Северного полюса:

«Начальнику экспедиции на Северный полюс товарищу О. Ю. Шмидту.

Командиру летного отряда товарищу М. В. Водопьянову.

Всем участникам экспедиции на Северный полюс.

Партия и правительство горячо приветствуют славных участников полярной экспедиции на Северный полюс и поздравляют их с выполнением намеченной задачи – завоевания Северного полюса.

Эта победа Советской авиации и науки подводит итог блестящему периоду работы по освоению Арктики и северных путей, столь необходимых для Советского Союза.

Первый этап пройден, преодолены величайшие трудности. Мы уверены, что героические зимовщики, остающиеся на Северном полюсе, с честью выполнят порученную им задачу по изучению Северного полюса. Большевистский привет отважным завоевателям Северного полюса!

И. Сталин, В. Молотов, К. Ворошилов, Л. Каганович, М. Калинин, А. Микоян, А. Андреев, А. Жданов».

Трудно найти слова, чтобы рассказать, с каким волнением и благодарностью слушали мы текст этой телеграммы. Родина высоко оценила наши заслуги. Выполнение правительственного задания по изучению Северного полюса стало для нас смыслом жизни.

А затем началась будничная работа. Надо было узнать толщину льдины. Целый день мы долбили кольцевую канавку, оставляя в середине ледяную бабку. Работа была тяжелой и неспорой. Лед постепенно становился все более сырым, и наконец хлынула бурлящая вода, вмиг затопившая шахту. Толщина льдины равнялась трем метрам десяти сантиметрам. Следовательно, возраст нашего ледяного поля был не менее двух лет.

Следующим делом было строительство снежного дома для радиостанции, так как в палатке было тесно, а наша большая палатка еще не прибыла.

Снежный покров льдины был твердым. С трудом вырезали лопатой кирпичи нужного размера и складывали стены. Крышу сделали из грузового парашюта, белый шелк которого хорошо пропускал свет.

Через несколько дней самолеты А. Д. Алексеева, И. П. Мазурука и В. С. Молокова прилетели на полюс, и мы получили все наше снаряжение.

Немедленно был поставлен неиссякаемый источник энергии – ветряк. Наша жилая палатка стала центром поселка. Вокруг нее расположились палатки летного состава.

Работали мы очень много. Каждый занимался своим прямым делом, но кроме того было много общих работ по устройству всего нашего хозяйства. Был проверен весь груз. Затем все продовольствие и горючее было разделено на несколько частей и развезено в разные стороны. Хранить все в одном месте было нельзя, приходилось считаться с возможными сжатиями и разрежениями нашего ледяного поля.

Рытье проруби, строительство снежных домов, варка пищи – все это требовало времени, и мы едва справлялись с этими мелкими, но нужными работами.

6 июня наступил день расставания с летчиками. В пять часов вечера состоялся митинг в честь подъема флага и торжественного открытия дрейфующей полярной станции «Северный полюс».

Взвились и заколыхались на ветру флаги: один – государственный, другой – с силуэтом товарища Сталина.

Мы стояли с обнаженными головами и пели «Интернационал» под гул прогреваемых моторов.

Последние минуты прощания, и вот самолеты идут на взлет, обдавая нас снежной пылью. Последним поднялся в воздух Водопьянов. Гул становится все слабее и, наконец, замирает.

Мы остались вчетвером на льдине.

На следующий день приступили к гидрологическим работам. У лунки соорудили деревянный помост и установили лебедку. Ширшов, вымазанный до ушей машинным маслом, сиял, как именинник. Груз, щуп и приборы скрылись под водой. Побежали стрелки счетчика. Быстро сматывался стальной тросик. Через 2 часа 40 минут лебедка автоматически остановилась. Глубина 4290 метров! Для проверки три раза приподняли груз на пятьдесят метров, и каждый раз трос останавливался на прежнем месте. Со дна подняли в стальном цилиндре пробу темного зеленовато-серого ила.

Под слоем холодной арктической воды, на глубине от 250 до 600 метров, были обнаружены положительные температуры с максимумом плюс 0,77 градуса, на глубине свыше 750 метров температура воды постепенно понижалась и на глубине 2930 метров равнялась минус 0,7 градуса.

Через десять дней мы настолько продвинулись к югу, что потребовалось вновь измерить глубину океана. Второй промер показал еще большую глубину – 4374 метра. Цвет грунта стал розовым.

В этот раз нам удалось четко нащупать верхнюю границу относительно теплой атлантической струи. Таким образом, было установлено, что ветвь Гольфстрима на известной глубине достигает Северного полюса. Ширшов извлекал с глубин планктон – микроорганизмы, живущие в морской воде, и маленьких медуз. Это было замечательное открытие. Оно опровергало существующее мнение о том, что район полюса является безжизненной пустыней.

Но планктоном не ограничивается жизнь на полюсе. В трещине ледяного поля мы видели двух маленьких рыбок. Было ясно, что рыбки являются потребителями планктона. Следовательно, должно было существовать и следующее звено – потребитель рыбок – тюлень. Через некоторое время мы увидели и тюленя. Охота была неудачной, но сфотографировать его все же удалось. Мы видели также трех чаек в районе полюса. А однажды у лагеря появилась медведица с двумя медвежатами. К сожалению, наша собака спугнула их, а я, погорячившись, начал стрелять чересчур рано и медведи скрылись в густом тумане.

Медведи на полюсе – этого никто не мог предполагать. Ближайшая земля от полюса – Гренландия – находилась в 700 километрах. Нашей медведице с медвежатами надо было совершить этот большой путь, да еще вернуться обратно. Но когда вскоре мы увидели тюленя, стало ясно, что медведи, путешествующие по дрейфующим полям к полюсу, обеспечены кормом.

Примерно с половины июня на полюсе началось относительное лето. 11 июня была первая положительная температура – плюс 0,3 градуса. Слабые заморозки чередовались с оттепелью.

Тепло брало верх и причиняло нам много неприятностей. Метели создавали сугробы мокрого, тающего снега. Дождь и туманы превращали снег в ледяную кашу. В конце концов стаял весь снег нашего ледяного поля, и мы оказались на голом льду, среди луж и больших озер.

Мы были озабочены сохранением нашей жилой палатки. Под ней снег не таял. По бокам мы обкладывали ее льдом, и со временем она стала возвышаться на ледяном пьедестале.

Озера становились все больше и соединялись между собой. Мы накачали резиновую лодку и совершали недалекие экскурсии по этим озерам. Глубина их местами достигала двух метров.

На ближайших ледяных буграх хранились наши запасные базы. Бесчисленное число раз нам пришлось перетаскивать их с места на место.

Большим событием в нашей жизни, как и в жизни всей страны, был перелет Чкалова через Северный полюс. За несколько дней до его вылета наша станция начала давать дополнительные метеосводки. Мы были извещены о вылете и немедленно установили наблюдение за работой радиостанции Чкалова.

19 июня в нашем районе была омерзительная погода: туман, мокрый снегопад, сплошная низкая облачность, температура плюс 0,5 градуса. Утром в 5 часов 50 минут над нами загудел самолет. Чкалов сообщил, что они летят при безоблачном небе, а под ними сплошная облачность. Чкалов должен был сбросить московские газеты и письма. Туман помешал этому, и мы слышали только гул самолета над нашей палаткой.

От всего сердца мы пожелали нашим летчикам счастливого выполнения сталинского задания.

В конце июня пришлось покинуть снежную хижину, где помещалась радиостанция. Ее стены стали, как кружева, и грозили обвалом. Пол превратился в сплошную лужу.

Радиомачты установили на новом месте. В углу жилой палатки на маленьком столике разместилась вся радиоаппаратура. Под столом были установлены аккумуляторы. Кабель от ветряка также был подведен к палатке. Через сутки аппаратура подсохла, и резко увеличилась слышимость всех радиостанций. Мы получили возможность регулярно слушать Москву.

Каждый из нас являлся корреспондентом какой-либо одной, а то и нескольких газет и журналов. Спрос на любые сведения о нашей работе был чрезвычайно велик. Мы охотно откликались на все требования корреспонденций и стали заправскими журналистами. Существовало лишь одно ограничение, но зато весьма существенное – ветер. Работа радиостанции зависела от зарядки аккумуляторов, т. е. от работы ветряка.

При ветре передавались многие тысячи слов, а когда ветер прекращался и не было известно, на какой срок придется растягивать заряд аккумуляторов, мы сокращали время передачи и приема. Были периоды безветрия, когда мы очень скупо расходовали электроэнергию, ограничиваясь передачей метеосводок четыре раза в сутки.

В каждой сводке приводились наши последние координаты. В случае необходимости поиски экспедиции начались бы к югу от нашего последнего местонахождения.

При сильном ветре мы чувствовали себя напряженно: приходилось считаться с возможностью сжатия и торошения льда. Спали по очереди, так как надо было часто выходить из палатки, обходить наши запасные базы и следить за состоянием льда.

28 августа 1937 г. исполнилось сто дней нашего пребывания на льду. В этот день мы находились на 87°09' северной широты на 1° восточной долготы.

Наше ледяное поле с переменной скоростью двигалось на юг. За сто дней льдина прошла по ломаной линии 550 километров со средней скоростью пять с половиною километров в сутки.

К концу августа температура воздуха стала понижаться. Приближалась долгая полярная ночь. Пурга засыпала образовавшиеся от таяния ямы и рытвины и выровняла поверхность льдины. Мы совершили несколько экскурсий за десять-двенадцать километров от лагеря. Дорога была нелегкой, часто встречались старые торосы. Мы попали в зону, где недавно проходило сжатие. Высота всторошенных ледяных громад достигала восьми метров. На многие километры, до горизонта, простиралось хаотическое нагромождение льда, следы титанических сжатий.

Вид этих торосов заставил нас стать еще бдительнее. Мы надеялись на трехметровую толщину нашей льдины, но и такой лед мог крошиться под напором соседних полей, как стекло.

5 октября мы провожали солнце. Оно скрылось на долгую полярную ночь. Последние светлые дни были использованы для строительства ледяных хижин. Наша основная палатка отлично противостояла сырости и ветрам, но зато все остальные палатки растрепались и пришли почти в полную негодность. Надо было подумать о пурге в полярную ночь, которая будет засыпать наши запасные базы.

Пришлось строить ледяные дома. Мы месили в проруби снежную кашу и лопатами накладывали ее между двумя досками, поставленными на ребро. Через пятнадцать минут можно было доски поднимать выше и накладывать следующий ярус. Так росли стены. Труднее всего было соорудить крышу, но мы вышли и из этого затруднительного положения. Двое держали на плечах согнутый лист фанеры, а остальные накладывали сверху тонкий слой ледяной каши. Фанеру держали довольно долго – мороз должен был прихватить крышу, но не настолько, чтобы фанерные листы безнадежно примерзли. Затем фанеру отдирали, а ледяная каша оставалась.

Полярная ночь принесла нам много новых хлопот. Стала замерзать прорубь у гидрологической лебедки. Расчистить ее сверху было делом нетрудным, но когда лед стал нарастать у нижнего края на глубине трех метров, мы вынуждены были отказаться от этой проруби. Пришлось перебираться на другое место.

Гидрологические работы стали проводить на ближайшей трещине, в одном километре от нашей палатки. Оставлять возле нее приборы было опасно из-за возможных сжатий. Поэтому каждый раз приходилось все ставить заново и после окончания работы убирать. Это осложняло работу.

Однажды, возвращаясь ночью во время пурги с гидрологической станции, мы с Папаниным долгое время плутали вокруг жилой палатки, не находя ее. Пришлось принять меры предосторожности: собрали все веревки и протянули линию, держась за которую можно было ходить в темноте.

Наблюдение за погодой, льдами и морем продолжалось и полярной ночью. Восточногренландское течение, направляющееся из Центрального арктического бассейна в широкий пролив между Шпицбергеном и Гренландией, выносит на юг огромные массы полярных многолетних льдов так называемого полярного пака. Существование дрейфа льда было известно раньше и доказано дрейфами многих судов и ледовых буйков, выброшенных на лед в разных местах Арктики. На побережье Гренландии находили плавник, выносимый в море сибирскими реками, и предметы домашнего обихода жителей северной Аляски.

Наша дрейфующая станция впервые дала возможность уточнить скорость дрейфа и провести систематические и всесторонние гидрологические работы.

Через семь месяцев дрейфа мы приблизились к северо-восточным берегам Гренландии. В связи с близостью суши следовало ожидать больших сжатий и торошений. Все хозяйство было приведено в полную готовность: усилили дежурство, внимательно следили за льдом, подготовили комплект аварийного снаряжения.

В течение целого месяца льдину несло вдоль восточных берегов Гренландии.

В конце января разразился страшный шторм. Целую неделю мы не имели возможности из-за пурги и шторма произвести астрономические наблюдения, и когда, наконец, их удалось произвести, то оказалось, что мы катастрофически продвинулись к югу. Из Москвы даже пришел запрос с требованием повторить наши последние координаты, так как предполагали ошибку в вычислениях.

Опасность состояла в том, что массив движущегося на юг льда достиг широт, где начинается область открытых водных пространств. Нас как бы выдвинуло на опушку ледяных полей. Шторм и волны с юга разрушали наше ледяное поле. Мы очутились на обломке поля размером 200 на 300 метров. Это случилось 1 февраля. От нас отрезало две базы и технический склад. Все необходимое для жизни удалось вовремя спасти.

Шторм продолжался, и вместе с ним ухудшалось наше положение. Льдина становилась все меньше.

Иногда появлялись разводья шириной до пятидесяти метров, и это говорило о том, что мы двигаемся к свободной ото льда воде.

Жилую палатку пришлось покинуть, так как ее затопило водой. Установив легкую палатку для радиостанции и жилья, мы тут же были вынуждены перенести ее, так как посередине палатки прошла новая трещина – откололась еще часть и без того малой льдины. Радиоаппаратура была установлена на нартах и кочевала с места на место в зависимости от обстановки.

6 февраля началось сжатие. С треском и скрипом массы льда налезали на нашу крохотную льдину. В десяти метрах от палатки вырастал и двигался на нас ледяной вал. Льдина ходила под нами ходуном.

8 февраля шторм разорвал и опрокинул нашу палатку и груженые нарты. С большим трудом мы кое-как закрепили остатки нашего имущества. На следующий день шторм стих, и мы впервые увидели на горизонте горы Гренландии. Вокруг нас было месиво наторошенного льда Кое-где чернели разбросанные предметы нашего снаряжения. Перебираясь через торосы и прыгая через трещины, нам удалось собрать часть имущества.

Вырыв в снегу яму и прикрыв ее брезентом, мы поселились в ней Было холодно, но зато не донимал ветер.

Во время шторма нам удавалось регулярно проводить метеорологические наблюдения и передавать их на материк. Теперь гидрологические наблюдения закончились – лебедку унесло в неизвестном направлении. Последняя глубина, которую нам удалось определить, равнялась 203 метрам.

Наш осколок ледяного поля продолжал движение на юг. Кругом был только мелкобитый, местами наторошенный лед. Когда усиливался ветер, мы напряженно ждали и были готовы ко всяким новым осложнениям. Были накачаны и приведены в готовность наши резиновые лодки. Все наши записи, карты, дневники были уложены в резиновый мешок, который в случае катастрофы был бы брошен в море, и, может быть, кто-нибудь подобрал бы его.

Но мы знали, что к нам на помощь спешат посланные Родиной корабли. Через несколько дней была установлена непосредственная связь с ледокольными пароходами «Мурманом» и «Таймыром».

И вот, наконец, наступило 19 февраля. Лавируя между льдинами, форсируя ледяные перемычки, к нам пробились ледоколы.

Незабываемые минуты встречи!

Десятки дружеских рук помогли нам перенести на корабли остатки нашего имущества.

Была передана последняя радиограмма – рапорт правительству.

«Безгранично счастливы рапортовать о выполнении порученного нам задания. От Северного полюса до 75° северной широты мы провели полностью все намеченные исследования и собрали ценный научный материал по изучению дрейфа льда, гидрологии и метеорологии, сделали многочисленные гравитационные и магнитные измерения, выполнили биологические исследования.

С первого февраля, когда на 74° наше поле разломилось на части, мы продолжали все возможные в этих условиях наблюдения. Уверенно работали, ни минуты не беспокоились за свою судьбу, знали, что наша могучая Родина, посылая своих сынов, никогда их не оставит. Горячая забота и внимание к нам партии, правительства и всего советского народа непрерывно поддерживали нас и обеспечили успешное проведение всей работы.

В этот час мы покидаем льдину на координатах 70°54' нордовой 19°48'вестовой, пройдя за 274 суток дрейфа свыше 2500 километров. Наша радиостанция первая сообщила весть о завоевании Северного полюса, обеспечивала надежную связь с Родиной и этой телеграммой заканчивает свою работу».

Тепло и радостно встретила нас Москва. Увитые цветами, окруженные толпами ликующих москвичей, наши машины медленно двигались к центру.

Наша экспедиция, как и все экспедиции и стройки нашей страны, была подлинно общенародным делом. В подготовке ее участвовали десятки учреждений и заводов. Работа нашей четверки являлась завершающим звеном огромного труда многих тысяч людей. Миллионы советских людей следили за нашей жизнью на льдине, тревожились за нас, тысячи радиолюбителей держали с нами связь... Вместе с нами, вместе с Москвой, радовался нашей победе весь советский народ.

И. В. Сталин в речи на приеме в Кремле работников высшей школы дал высокую оценку работе зимовщиков дрейфующей станции «Северный полюс», сказав, что «...Папанин и папанинцы в своей практической работе на дрейфующей льдине... опрокинули старое представление об Арктике, как устаревшее, и установили новое, соответствующее требованиям действительной науки...».

Значение исследовательской работы дрейфующей станции «Северный полюс» очень велико. Было опровергнуто прочно установившееся представление о том, что лед Центрального арктического бассейна представляет собой сплошное нагромождение торосов, доказано существование в районе полюса больших океанических глубин, установлено, что до полюса доходит теплое атлантическое течение, уточнены законы дрейфа льдов.

Наблюдениями зимовщиков дрейфующей станции были разбиты предположения о крайней бедности органической жизни в Центральной Арктике. Особенно большое практическое значение имеют метеорологические и магнитные наблюдения экспедиции. До начала работ дрейфующей станции о климатических особенностях Центрального полярного бассейна и о магнитном поле приполюсного района наука не имела никаких сведений.

Мы не могли не победить на полюсе. Ни трещины, ни сжатия не страшили нас, потому что каждый день и каждый час мы ощущали любовь народа, заботу Коммунистической партии и Советского правительства». 

Список литературы

1. Э. Т. Кренкель Станция «Северный полюс» / Э. Т. Кренкель. – Русские мореплаватели. – Москва : Военное изд-во Министерства обороны СССР, 1953. – С. 435-450.
2. 300 путешественников и исследователей. Биографический словарь. – Москва : Мысль, 1966. – 271 с.